Василий Макарович
Шукшин

Даешь сердце!

Дня за три до Нового года, глухой морозной ночью, в селе Николаевке,
качнув стылую тишину, гулко ахнули два выстрела. Раз за разом... Из
крупнокалиберного ружья. И кто-то крикнул:
- Даешь сердце!
Эхо выстрелов долго гуляло над селом. Залаяли собаки.
Утром выяснилось: стрелял ветфельдшер Александр Иванович Козулин.
Ветфельдшер Козулин жил в этом селе всего полгода. Но даже когда он
только появился, он не вызвал у николаевцев никакого к себе интереса. На
редкость незаметный человек. Лет пятидесяти, полный, рыхлый... Ходил,
однако, скоро. И смотрел вниз. Торопливо здоровался и тотчас опускал глаза.
Разговаривал мало, тихо, неразборчиво и все как будто чего-то стыдился.
Точно знал про людей какую-то тайну и боялся, что выдаст себя, если будет
смотреть им в глаза. Не из страха за себя, а из стыда и деликатности. Он
даже бабам не понравился, хоть они уважают мужиков трезвых и тихих. Еще не
нравилось, что он - одинок. Почему одинок, никто не знал, но только это
нехорошо - в пятьдесят лет ни семьи, никого.
И вот этот-то человек выскочил за полночь из дома и дважды саданул из
ружья в небо. И закричал про сердце.
Недоумевали.
В полдень на ветучасток к Козулину приехал грузный, с красным,
обветренным лицом участковый милиционер.
- Здравствуй, товарищ Козулин!
Козулин удивленно посмотрел на милиционера.
- Здравствуйте.
- Надо будет... это... проехать в сельсовет. Протокол составить.
Козулин виновато поискал что-то глазами на полу.
- Какой протокол? Для чего?
- Что?
- Протокол-то зачем? Я не понял.
- Стреляли вчера? Вернее, ночью.
- Стрелял.
- Вот надо протокол составить. Предсельсовета хочет это...
побеседовать с вами. Чего стрельбу-то открыли? Испугались, что ль, кого?
- Да нет... Победа большая в науке, я отсалютовал.
Участковый с искренним интересом, весело смотрел на фельдшера.
- Какая победа?
- В науке.
- Ну?
- Я отсалютовал. А что тут такого? Я - от радости.
- Салют в Москве производят, - назидательно пояснил участковый. - А
здесь - это нарушение общественного по­рядка. Мы боремся с этим.
Козулин снял халат, надел пальто, шапку и видом своим показал, что он
готов ехать объясняться.
У ворот ветучастка стоял мотоцикл с коляской.
Предсельсовета ждал их.
- Это, оказывается, ночью-то, салют был, - заговорил участковый и
опять весело посмотрел на Козулина. - Мне вот товарищ Козюлин объяснил...
- Козулин, - поправил фельдшер,
- А?
- Правильно - Козулин.
- А какая раз... А-а! - понял участковый и засмеялся. И тяжело сел в
большое кожаное кресло. И вынул из план­шета бланк протокола. - Извиняюсь,
я без умысла.
Председатель скрипнул хромовыми сапогами, поправил рукой ремень
гимнастерки (из другого рукава свисала акку­ратная лакированная ладонь
протеза), пригласил фельдшера:
- Садись, товарищ Козулин.
Козулин тоже сел в глубокое кресло.
- Так что случилось-то? Почему стрельба была?
- Вчера в Кейптауне человеку пересадили сердце, - тор­жественно
произнес Козулин. И замолчал. Председатель и участковый ждали - что дальше?
- От мертвого человека - живому, - досказал Козулин.
У участкового вытянулось лицо.
- Что, что?
- Живому человеку пересадили сердце мертвого. Трупа.
- Что, взяли выкопали труп и...
- Да зачем же выкапывать, если человек только умер! - раздраженно
воскликнул Козулин. - Они оба в больнице были, но один умер...
- Ну, это бывает, бывает, - снисходительно согласился председатель,
- пересаживают отдельные органы. Почки... и другие.
- Другие - да, а сердце впервые. Это же - сердце!
- Я не вижу прямой связи между этим... патологическим случаем и двумя
выстрелами в ночное время, - строго заме­тил председатель.
- Я обрадовался... Я был ошеломлен, когда услышал, мне попалось на
глаза ружье, я выбежал во двор и выстре­лил...
- В ночное время.
- А что тут такого?
- Что? Нарушение общественного порядка трудящихся.
- Во сколько это было? - строго спросил участковый.
- Не знаю точно. Часа в три.
- Вы что, до трех часов радио слушаете?
- Не спалось, слушал...
Участковый многозначительно посмотрел на председателя.
- Какая это Москва в три часа говорит? - строго спросил он.
- "Маяк".
- "Маяк" всю ночь говорит, - подтвердил председатель, но внимательно
смотрел на фельдшера. - Кто вам дал право в три часа ночи булгатить село
выстрелами?
- Простите, не подумал в тот момент... Я - шизя.
- Кто? - не понял милиционер.
- Шизя. На меня, знаете, находит... Теряю самоконт­роль. - Фельдшер
как бы в раздумье потрогал лоб, потом глаза - пальцами. - Ширво коло
ширво... Зубной порошок и прочее.
Милиционер и председатель недоуменно переглянулись.
- Простите, - еще раз сказал фельдшер.
- Да мы-то простим, товарищ Козулин, - участливо произнес
председатель, - а вот как трудящиеся-то? Им, не­которым, вставать в пять
утра. Вы же человек с образовани­ем, вы же должны понимать такие вещи.
- Кстати, - по-доброму оживился участковый, - а чего вы-то
салютовать кинулись? Ведь это не по вашей части победа-то - вы же
ветеринар. Не кобыле же сердце пересадили.
- Не смейте так говорить! - закричал вдруг фельдшер. И покраснел.
Помолчал и тихо и горько спросил: - Зачем вы так?
Некоторое время все молчали. Первым заговорил председатель.
- Горячиться не надо. Конечно, это большое достижение ученых. Дело не
в том, кому пересадили, все мы, в конце концов, животный мир, важно само
достижение. Тем более что это произошло на человеке. Но, товарищ Козулин,
еще раз говорю вам: эта ваша самодеятельность с салютом в ноч­ное время -
грубое нарушение покоя. Мало ли еще будет ка­ких достижений! Вы нам всех
граждан психопатами сделаете. Раз и навсегда запомните это. Кстати, как у
вас с дровами?
Фельдшер растерялся от неожиданного вопроса.
- Спасибо, пока есть. У меня пока все есть. Мне здесь хорошо. -
Фельдшер мял в руках шапку, хмурился. Ему было стыдно за свой выкрик. Он
посмотрел на участково­го. - Простите меня - не сдержался...
Участковый смутился.
- Да ну, чего там...
Председатель засмеялся.
- Ничего. Кто, как говорят, старое помянет, тому глаз вон.
- Но кто забудет, - шутливо погрозил участковый, - тому два долой!
Протокол составлять не будем, но запомним. Так, товарищ Козулин?
- При чем тут протокол, - сказал председатель. - Ин­теллигентный
товарищ...
- Интеллигентный-то интеллигентный... а дойдет до наших в отделении...
- Мы вас не задерживаем, товарищ Козулин, - сказал председатель. -
Идите работайте. Заходите, если что понадо­бится.
- Спасибо. - Фельдшер поднялся, надел шапку, пошел к выходу
На пороге остановился... Обернулся. И вдруг сморщился, закрыл глаза и
неожиданно громко - как перед батальо­ном - протяжно скомандовал:
- Рр-а-вняйсь! С'ирра-a!
Потом потрогал лоб и глаза и сказал тихо:
- Опять нашло... До свидания. - И вышел.
Милиционер и председатель еще некоторое время сиде­ли, глядя на дверь.
Потом участковый тяжело перевалился в кресле к окну, посмотрел, как фельдшер
уходит по улице.
- У нас таких звали: контуженный пыльным мешком из-за угла, - сказал
он.
Председатель тоже смотрел в окно.
Ветфельдшер Козулин шел, как всегда, скоро. Смотрел вниз.
- Ружье-то надо забрать у него, - сказал председатель. - А то черт
его знает...
Участковый хэкнул.
- Ты что, думаешь, он, правда, "с приветом"?
- А что?
- Придуривается! Я по глазам вижу...
- Зачем? - не понял председатель. - Для чего ему? Сей­час-то?..
- Ну как же - никакой ответственности. А вот спроси сейчас справку -
нету. Голову даю на отсечение: никакой справки, что он шизя, нету. А билет
есть. Ты говоришь: ружье... У него наверняка охотничий билет есть. Давай на
спор: сей­час поеду, проверю - билет есть. И взносы уплачены. Давай?
- Все же я не пойму: для чего ему надо на себя наговари­вать?
Участковый засмеялся.
- Да просто так - на всякий случай. Мало ли - кос­нись: что, чего?
- я шизя. Знаем мы эти штучки!