Василий Макарович
Шукшин

Как зайка летал на воздушных шариках

Маленькая девочка, ее звали Верочка, тяжело заболела. Папа ее, Федор
Кузьмич, мужчина в годах, лишился сна и покоя. Это был его поздний ребенок,
последний теперь, он без памяти любил девочку. Такая была игрунья, все
играла с папой, с рук не слезала, когда он бывал дома, теребила его волосы,
хотела надеть на свой носик-кнопку папины оч­ки... И вот - заболела. Друзья
Федора Кузьмича - у него бы­ли влиятельные друзья, - видя его горе,
нагнали к нему до­мой докторов... Но там и один участковый все понимал:
воспаление легких, лечение одно - уколы. И такую махонь­кую - кололи и
кололи. Когда приходила медсестра, Федор Кузьмич уходил куда-нибудь из
квартиры, на лестничную площадку, да еще спускался этажа на два вниз по
лестни­це, и там пережидал. Курил. Потом приходил, когда девочка уже не
плакала, лежала - слабенькая, горячая... Смотрела на него. У Федора все
каменело в груди. Он бы и плакал, если б умел, если бы вышли слезы. Но они
стояли где-то в гор­ле, не выходили. От беспомощности и горя он тяжело
обидел жену, мать девочки: упрекнул, что та недосмотрела за дитем. "Тряпками
больше занята, а не ребенком, - сказал он ей на кухне, как камни-валуны на
стол бросил. - Все шкафы свои набивают, торопятся". Жена - в слезы... И
те­перь, если и не ругались, - нелегко было бы теперь ругать­ся, - то и
помощи и утешения не искали друг у друга, стра­дали каждый в одиночку.
Врач приходил каждый день. И вот он сказал, что насту­пил тот самый
момент, когда... Ну, словом, все маленькие силы девочки восстали на болезнь,
и если бы как-нибудь ей еще и помочь, поднять бы как-нибудь ее дух,
устремить ее волю к какой-нибудь радостной цели впереди, она бы ско­рей
поправилась. Нет, она и так поправится, но еще лучше, если пусть
бессознательно, но очень-очень захочет сама ско­рей выздороветь. Федор
Кузьмич присел перед кроваткой дочери.
- Доченька, чего бы ты вот так хотела бы?.. Ну-ка, поду­май. Я все-все
сделаю. Сам не смогу, попрошу волшебника, у меня есть знакомый волшебник, он
все может. Хочешь, я наряжу тебе елочку? Помнишь, какая у нас была славная
елочка? С огоньками!..
Девочкина ручка шевельнулась на одеяле, она поверну­ла ее ладошкой
кверху, горсткой, - так она делала, когда справедливо возражала.
- Еечка зе зимой бывает-то.
- Да, да, - поспешно закивал седеющей головой па­па. - Я забыл. А
хошь, сходим с тобой, когда ты попра­вишься, мульти-пульти посмотрим?
Много-много!..
- Мне незя много, - сказала умная Верочка. - Папа, - вдруг даже
приподнялась она на подушке, - а дядя Игой казочку ясказывай - п'о
зайку... Ох, хоесенькая!..
- Так, так, - радостно всполошился Федор Кузьмин. - Дядя Егор тебе
сказочку рассказывал? Про зайку?
Верочка закивала головой, у нее даже глазки живо забле­стели.
- П'о зайку..
- Тебе охота бы послушать?
- Как он етай на сайках...
- Как он летал на шариках? На каких шариках?
- Ну, на сайках!.. Дядя Игой пиедет?
- Дядя Егор? Да нет, дядя Егор далеко живет, в другом городе... Ну-ка,
давай, может, мы сами вспомним: на каких шариках зайка летал? На воздушных?
Катался?
- Да, не-ет! - у Верочки в глазах показались слезы. - Вот
какой-то... Ветей подуй, он высоко-высоко поетей! Пусть дядя Игой пиедет.
- Дядя Егор-то? Он далеко живет, доченька. Ему надо на поезде ехать...
На поезде: ту-ту-у! Или на самолете лететь...
- А ты яскажи?
- Про зайку-то? А ты мне маленько подскажи, я, мо­жет, вспомню, как он
летал на шариках. Он что, надул их и полетел?
Девочка в досаде большой сдвинула бровки, зажмури­лась и отвернулась к
стене. Отец видел, как большая слеза выкатилась из уголка ее глаза, росинкой
ясной перекатилась через переносье и упала на подушку.
- Доча, - взмолился отец. - Я счас узнаю, не плачь. Счас... мама,
наверно, помнит, как он летал на шариках. Счас, доченька... Ладно? Счас я
тебе расскажу.
Федор Кузьмич чуть не бегом побежал к жене на кухню. Когда вбежал туда,
такой, жена даже испугалась.
- Что?
- Да нет, ничего... Ты не помнишь, как зайка летал на воздушных
шариках?
- На шариках? - не поняла жена. - Какой зайка?
Федор Кузьмич опять рассердился.
- Француз-зайка, с рогами!.. Зайка! Сказку такую Егор ей рассказывал.
Не слышала?
Жена обиделась, заплакала. Федор Кузьмич опомнился, обнял жену, вытер
ладошкой ее слезы.
- Ладно, ладно...
- Прямо как преступница сижу здесь... - выговаривала жена. - Что ни
слово, то попрек. Один ты, что ли, пережи­ваешь?
- Ладно, ладно, - говорил Федор. - Ну, прости, не со зла... Голову
потерял - ничего не могу придумать.
- Какую сказку-то?
- Про зайку какого-то... Как он летал на воздушных ша­риках. Егор
рассказывал... Э-э! - вдруг спохватился Фе­дор. - А я счас позвоню Егору!
Пойду и позвоню с почты.
- Да зачем с почты? Из дома можно.
- Да из дома-то... пока их допросишься из дома-то... Счас я сбегаю.
И Федор Кузьмич пошел на почту. И пока шел, ему при­шла в голову совсем
другая мысль - вызвать Егора сюда. Приедет, расскажет ей кучу сказок, он
мастак на такие дела. Ясно, что он выдумал про этого зайку. И еще
навыду­мывает всяких... Сегодня четверг, завтра крайний день, от­просится на
денек, а в воскресенье вечером улетит. Два с не­большим часа на самолете...
Еще так думал Федор: это будет для нее, для девочки, неожиданно и радостно,
когда прие­дет сам "дядя Игой" - она его полюбила, полюбила его сказки,
замирала вся, когда слушала.
Не так сразу Федор Кузьмич дозвонился до брата, но все же дозвонился. К
счастью, Егор был дома - пришел пообе­дать. Значит, не надо долго
рассказывать и объяснять его же­не, что вот - заболела дочка... и так
далее.
- Егор! - кричал в трубку Федор. - Я тебя в воскресе­нье посажу в
самолет, и ты улетишь. Все будет в порядке! Ну, хошь, я потом напишу твоему
начальнику!..
- Да нет! - тоже кричал оттуда Егор. - Не в этом дело! Мы тут на
дачу собрались...
- Ну, Егор, ну отложи дачу, елки зеленые! Я прошу те­бя... У нее как
раз переломный момент, понимаешь? Она аж заплакала давеча...
- Да я-то рад душой... Слышишь меня?
- Ну, ну.
- Я-то рад бы душой, но... - Егор что-то замялся там, замолчал.
- Егор! Егор! - кричал Федор.
- Погоди, - откликнулся Егор, - решаем тут с женой... "Э-э! -
догадался Федор. - Жена там поперек стала".
- Егор! А Егор! - дозвался он. - Дай-ка трубку жене, я поговорю с
ней.
- Здравствуйте, Федор Кузьмич! - донесся далекий вежливый голосок. -
Что, у вас доченька заболела?
- Заболела. Валентина... - Федор забыл вдруг, как ее от­чество. Знал,
и забыл. И переладился на ходу: - Валя, отпус­ти, пожалуйста, мужа, пусть
приедет - на два дня! Всего на два дня! Валенька, я в долгу не останусь,
я... - Федор сго­ряча не мог сразу придумать, что бы такое посулить. - Я
то­же когда-нибудь выручу!
- Да нет, я ничего... Мы, правда, на дачу собрались. Знаете, зиму
стояла без присмотра - хотели там...
- Валя, прошу тебя, милая! Долго счас объяснять, но очень нужно.
Очень! Валя! Валь!..
- Да, Федор. Я это, - отозвался Егор. - Ладно. Слышь? Ладно, мол,
вылечу. Сегодня.
- Ох, Егор... - Федор помолчал. - Ну, спасибо. Жду.
А у Егора, когда он положил трубку, произошел такой разговор с женой.
- Господи! - сказала жена Валя. - Все бросай и выле­тай девочке
сказку рассказывай.
- Ну болеет ребенок...
- А то дети не болеют! Как это - чтобы ребенок вырос и не болел.
Егору и самому в диковинку было - лететь чуть не за пол­торы тысячи
километров... рассказывать сказки. Но он вспомнил, какой жалкий был у брата
голос, у него слезы слышались в голосе - нет, видно, надо. Может, больше
на­до самому Федору, чем девочке.
- Первый раз собрались съездить... - капала жена Ва­ля. - Большаковы
вон ездили, говорят, у них крыша про­текла. А у нас крыша-то хуже ихней...
- Ну так бы и сказала ему! - вскипел Егор. - Чего ты ему так не
сказала?! Чего ты... Уже ж посулился, нет, давай душу теперь травить!
- Ладно, не ори - душу ему растравили. Что я, голоса лишенная, -
свое мнение высказать?
- Да чего ты ему-то не высказала? Высказала бы ему. А то... туда же,
посочувствовала: "У вас доченька заболела?" - не злой был человек Егор, но
передразнивать умел так до обидного похоже, так у него это талантливо
выходило, что люди нервничали и обижались. Тем и оборонялся Егор в жизни.
Потому, наверно, и сказки-то мастер был рассказы­вать: передразнивал всех
зверей, злых и добрых, а особен­но смешно передразнивал вредную бабу-ягу.
- Ехай, ехай! - махнула рукой жена Валя. - Ехай, убла­жай там, если
больше делать нечего. Какие ведь господа жи­вут!..
- А случалось, что эти господа и тебе помогали! - Егор с укоризной
посмотрел на жену. - Забыла?
Жена Валя ушла в другую комнату, сердито хлопнув две­рью. Нет, не
забыла! Федор Кузьмич устроил ее дочь в ин­ститут. Как тут забудешь! Но и
расстроилась она очень, и не показать этого она тоже не могла.
Егор также расстроился. Так сложились их отношения с женой, давно уж и
незаметно как-то сложились, что глав­ными в доме были - дела жены. Егор
покорился этому, ибо сам не умел ни достать ничего, ни устроить путевку в
дом отдыха, ни объясниться с учителями в школе... Умел только работать. Но
ведь... что же? Кони тоже умеют работать. От работы одной толку мало, это
Егор также давно понял и по­тому смирился. Иногда, правда, бунтовал, но
слабо и нере­шительно: вскипит, посверкает глазом да досыта наматерится в
душе, и все. Так-то лучше - не бунтовать вовсе, не протестовать, а то эти
протесты больше только разжигают хозяйскую похоть людей крепких.
Егор еще немного сердито поторчал в комнате, взял из комода сорок
рублей и ушел. "Хорошо, что не надо чемодан брать... Гостинцев бы захватить?
Но... ладно: раз уж так все - с тормозами, какие уж тут гостинцы. Ладно,
хоть сам по­ехал", - думал Егор. Маленькую Верочку стало вдруг очень жалко.
Сперва - впопыхах - не совсем понял, сколь нуж­на, важна эта поездка, а
теперь, когда поехал, понял до конца: глупо было и раздумывать. А вдруг
да... Но эту мысль Егор прогнал из головы, не стал даже додумывать.
Позво­нил из автомата начальнику цеха (Егор был мастер-красно­деревщик, на
работе его ценили), и тот беспрекословно от­пустил его: знал, что Егор
наверстает эти полтора рабочих дня, и даже больше.

В аэропорту, в кассе, Егору сказали, что билетов в Н-ск нету.
- Ну, может, один как-нибудь... - робко попросил он.
- Что значит "один как-нибудь"? Нет билетов, - повто­рили в окошечке
строго.
Егор постоял, посмотрел на женщину за стеклом... И еще раз сунулся к
ней:
- Мне очень нужно, девушка... А? Там это... ребенок...
- Гражданин, я же вам сказала: нет билетов. Неужели не­понятно? Один
ему как-нибудь...
- Да понятно-то понятно... - Егору захотелось пере­дразнить женщину в
окошечке, он бы сумел это сделать... "Э-э! - вдруг вспомнил он. - А
этот-то, кому стеллажи-то делал... он же говорил: что будет нужно,
обращайтесь ко мне". К счастью, Егор записал телефон того могучего
това­рища. Поискал в книжечке... Нашел!
Долго, подробно мусолил в трубку про маленькую пле­мянницу, про брата,
про сказки...
- Куда билет-то нужен? - вышел из терпения могучий товарищ.
- В Н-ск.
- Сразу и надо было сказать. На сегодня? Один?
- Один. На сегодня. Я уже здесь... понимаете? Я здесь, в аэропорту, а
билетов, говорят, нету. Я думаю: да неужели так ни одного билета и нету? Не
может же быть, думаю, та­кого...
- Перезвоните минут через десять, - опять прервал уве­ренный басок.
Егор понял, что улетит сегодня.
Походил по вокзалу, подождал минут пятнадцать и по­звонил.
- Подойдите к кассе номер три и возьмите билет, - ска­зал басок.
- Вот спасибо-то! - кинулся Егор с благодарностями. - А то я уже
стал сомневаться... А брат чуть не со слезами про­сит. У него, понимаете,
это второй брак, ребеночек послед­ний, он поэтому так переживает. Я ее тоже
люблю, девоч­ку-то, такая смышленая, все сказками интересуется...
- Ну, до свиданья, - сказали на том конце. - Счастли­во долететь.
- До свиданья, - сказал Егор.
Касса номер три - это не та, куда он подходил. Если бы была та, Егор
сказал бы той женщине, в окошечке... Сказал бы: "Значит, все же нашелся один
билет? Эх, вы... Как же так получается, уважаемая? А сидишь - строгую из
себя изоб­ражаешь, справедливую. "Вам же сказали: нет билетов!". А один
звонок - и билет, оказывается, есть. Значит, так надо и говорить: "Для вас
- нету". А вид-то, вид-то - не подсту­пись! А такой же - нуль, только в
пилотке". Ну, может, не так бы едко сказал... А может, и не сказал бы вовсе:
правда что - нуль, чего и говорить.

...В Н-ск Егор прибыл под утро, часов в пять, а в шесть был уже у
брата.
Позвонил... Открыла хозяйка, Надежда Семеновна.
- О-о! - удивилась она. - Так рано?
- С билетом удачно вышло, - радостно сказал Егор. - Прямо сразу
улетел... Как Верочка-то?
- Лучше. Она еще спит. Вы потише, пожалуйста...
- Конечно! - тихо воскликнул Егор. - А Федор-то дома?
- Дома.
- Ну, мы на кухне пока посидим... Пусть он на кухню придет.
Федор пришел на кухню в халате и в шлепанцах. Сон­ный, большой и
нелепый в этом халате, Егору даже смеш­но стало.
- Ты прямо как поп в ем, - сказал он, здороваясь.
Брат Федор покривил в ухмылке губы.
- Как долетел?
- Хорошо!
- А чего там жена-то? Возражала, что ли?
- Да на дачу собрались... Да ну ее!
- Что это она у тебя, командовать-то любит?
- Та-а... Чего об этом? Как Верочка-то?
- Перелом наступил. Поправится. Трухнул я тут...
- Да я уж понял.
- Давай чего-нибудь? Чаю? Или кофе? А может, что... с дороги-то?.. -
смешной Федор начал соваться по шка­фам. - Счас мы изобретем... Во, коньяк!
Будешь?
- Давай, - Егор с интересом наблюдал за старшим бра­том. Раза три
Федор был у Егора - не то что в гостях - про­ездом: всех поразил своей
деловитостью, этаким волевым напором, избытком сил. "Да, - подумали в
провинции, - эта птица может больно клюнуть". - Давай, братка, давай.
Смешной ты какой-то, - не удержался и сказал Егор. Нор­мальный человек...
никакой не деятель.
- Ну! - недовольно молвил Федор. - Чего тут смешно­го-то? Халат, что
ли, никогда не видал? Удобная штука, кстати.
- Да не халат... Ну, давай - со встречей. И чтоб Верочка скорей
поправилась.
Братья выпили из маленьких, но каких-то очень тяже­леньких рюмочек...
Помолчали.
- Как живешь-то? - спросил Федор.
- Да как... - Егор потянулся к пепельнице и рукавом пиджака свалил
хрустальную рюмочку-патрон. Рюмочка пискнулась звонким краешком в гладкий
стол и расколо­лась. - Ах ты, господи! - испугался Егор. И глянул на
брата. Тот усмехнулся, прихватил осторожно пальцами рюмочку и отскочивший ее
краешек и бросил в мусорную корзинку.
- Видно, с детства живет этот страх в человеке, - ска­зал Федор. -
Вот, знаешь, Верочку же никто никогда не ру­гал за посуду, а один раз
выронила блюдце, да так испуга­лась!.. Я же ее и успокаивать кинулся:
ерунда, мол, чего ты так испугалась-то! Куклу уронит - ничего, а посуду...
Есть, наверно, какой-то закон здесь. А?
- Наверно. Рюмка-то дорогая, черт тя возьми, - с сожа­лением сказал
Егор. - Хрустальная.
- Да брось! - недовольно уже сказал Федор. - Хрус­тальная... Все
равно это - вещь, и должна служить человеку. Ну, и отслужила свой век, туда
ей и дорога.
Братья, пожалуй, смутно догадывались, что говорить им как-то не о чем.
В прошлый приезд другое дело: дочь Егора, Нина, сдавала вступительные
экзамены, начала сдавать сра­зу неважно, должен был вмещаться Федор... Все
разговоры крутились вокруг экзаменов, института. Егор жил у Федора, очень
переживал за дочь, но особенно не высовывался с советами, все надежды свалил
на брата и только со страхом ждал, когда наконец закончатся эти проклятые
вступитель­ные экзамены. Тогда-то он и подружился с маленькой Ве­рочкой и
вечерами выдумывал ей всякие сказки. Тогда все как-то проще было.
- Как Нина-то? - вспомнил и Федор про Нину, может, тоже подумал, что,
когда Нина устраивалась в институт, было хлопотно, но разговоры случались
сами собой, не на­до было выдумывать, о чем говорить.
- Работает в библиотеке. Я говорю: отдохни ты лучше, покупайся вон -
успеешь еще, наработаешься! Нет, лучше глянется работать. Практика, говорит,
мне будет.
- Ну и пусть работает - полезней. Накупаться тоже еще успеет. Сейчас
надо этот главный рубеж взять - окончить институт.
- Да ведь устают, поди, от учебы-то! Неуж не устают?
- Да ничего страшного нет в учебе! - напористо и по­учительно сказал
Федор. - Что за дикость - учебы стра­шиться. Уж нашему ли народу не
учиться - давно и давно пора. Нет, помню, бабка Фекла: "Федька, не
дочитывай до конца книгу - спятишь!" Вот же понимание-то! Да почему? Черт
его в душу знает, откуда этот панический страх перед книгой? Нам-то как раз
и не хватает этой книги... И вот из­вольте: не дочитывай до конца, а то с
ума сойдешь.
- А что, были же случаи...
- Да от книг, что ли?
- От книг! Парень вон у Гилевых... Игнаху-то Гилева помнишь? Вон сын
его, Витька, - зачитался: тихое поме­шательство.
- С чего вы решили, что от книг-то?
- Читал день и ночь...
- Ну и что?
- Как же?.. Зачитался.
Федор хмыкнул с досадой, но пока не стал говорить, достал другой
хрустальный патрончик, плеснул в него коньяку. И себе тоже плеснул.
- Давай. С ума они, видите ли, сходят от чтения... Ты много за свою
жизнь книг прочитал?
- Я не пример.
- А кто пример? Ну, я вот: прочитал уйму книг - жив-здоров, чувствую,
что мало еще прочитал, надо бы раза в три больше.
- Куда тебе больше-то? - удивился Егор. - Чего не хва­тает-то? Всего
же вдосталь...
- Знаний не хватает! - сердито сказал Федор, - Вот че­го. Вот они
приходят счас, молодые, на смену - и поджи­мают. Да как поджимают!
Сколько-то еще подержимся, а дальше - извини-подвинься: надо уступать. С
жизнью, брат, не поспоришь.
- Не знаю... - сказал Егор. - Меня, например, никто не поджимает.
- Да тебя-то! Твое дело... не обижайся, конечно, но де­ло твое каждый
сумеет делать. Ну, не каждый - через одно­го. Есть вещи сложнее...
- Ну, и надо уступать, - тоже чего-то рассердился Егор, наверно, за
профессию свою обиделся. - А то и правда-то: смотришь, сидит - пень пнем,
только орать умеет.
- Не торопи-ись, - с дрожью в голосе протянул Фе­дор. - Больно
прыткие! Есть еще такие понятия, как - опыт. Старшинство ума. Дачи увидели!
Машины увидели!.. А не видите, как ночами приходится ворочаться от... Ты в
суб­боту-то купаться пошел, а я сижу в кабинете, звонка жду: то ли он
позвонит, то ли не позвонит. А и позвонит, да что скажет? Это ведь легче
всего: в чужом кармане деньги счи­тать. Их заработать труднее...
- Я не считаю твои деньги. Что ты?
- Я не про тебя. Есть... любители. Сам еще ночного горш­ка не выдумал,
сопляк, а уже с претензиями. Не-ет, подож­ди, пусть сперва материно молоко
на губах обсохнет, потом я выслушаю твои претензии. Свистуны. Мне что, на
блюдеч­ке все это поднесли? - Федор неопределенно покачал го­ловой: то ли
он имел в виду эту большую богатую квартиру, то ли адресовался дальше -
дачу с машиной и с гаражом подразумевал, то ли, наконец, показал на
шифоньер, где висел его черный костюм с орденами. - Тут уж я самому господу
богу могу прямо в глаза смотреть: все добыто тру­дом. Вот так. Сам от работы
никогда не бегал, но и другим... - Федор чуть сжал хрустальную рюмочку, и
она вся спряталась в его огромном кулаке. Нет, крепок был еще Фе­дор
Максимов, не скоро подвинется и даст место друго­му. - Подняли страну на
дыбы? - выходи вперед, не бегай по кустам, - Федор, наверно, чуть-чуть
захмелел, а может, высказывал наболевшее, благо подвернулся брат родной -
должен понять. - Вот так надергаешься за день-то, на­орешься, как ты
говоришь, - без этого, к сожалению, тоже не обойдешься, - а ночью лежишь и
думаешь: "Да пошли вы все к чертям собачьим! Есть у меня Родина, вот перед
ней я и ответчик: так я живу или не так".
- Кто тебе говорит, что ты не так живешь? - сказал со­чувственно
Егор. - Что ты? Наоборот, я всегда рад за тебя, всегда думаю: "Молодец
Федор, хоть один из родни в боль­шие люди выбился".
- Дело не "в больших людях". Не такой уж я большой... Просто, делаю
свое дело, стараюсь хорошо делать. Но нет!.. - пристукнул Федор ребром
ладони по столу и даже не спохватился, что шумит. - Найдутся... некоторые,
будут совать свой нос в... Будут намекать, что крестьянский выходец не в
состоянии охватить разумом перспективу развития страны, что крестьянин
всегда будет мыслить своим наде­лом, пашней... Вот еще как рассуждают, Егор!
- Федор по­смотрел на брата, стараясь взглядом еще донести всю глу­пость и
горечь такого рода рассуждений. - Вот еще с какой стороны приходится
отбиваться. А кто ее строил во веки веков? Не крестьянин?
- У тебя неприятности, что ли? - спросил Егор.
- Неприятности... - Федор вроде как вслушался в само это слово. Еще
раз сказал в раздумье: - Неприятности, - и вдруг спросил сам себя: - А
были они, приятности-то? - и сам же поспешно ответил: - Были, конечно. Да
нет, ничего. Так я... Устал за эти дни, изнервничался. Есть, конечно, и
неприятности, без этого не проживешь. Ничего! Все хо­рошо.
А Егору чего-то вдруг так сделалось жалко брата, так жалко! И лицом, и
повадками Федор походил на отца. Тот тоже был труженик вечный и тоже так же
бодрился, когда приходилось худо. Вспомнил Егор, как в 33-м году в
голоду­ху, отец принес откуда-то пригоршни три пшеницы немо­лотой, шумно так
заявился: "Живем, ребятишки!" Мать сва­рила жито, а он есть отказался, да
тоже весело, бодро: "Вы ешьте, а я уж налупился дорогой - сырой! Аж брюхо
пучит". А сам хотел, чтоб ребятишкам больше досталось. Так и Фе­дор
теперь... Хорохорится, а самому худо чего-то, это видно. Но как его утешишь
- сам все понимает, сам вон какой...
- Да, - сказал Егор. - Ну, и ладно. Ничего, братка, ничего. Дыши
носом.
- Что за сказку ты ей рассказывал? - спросил Федор. - Про
зайку-то... Как он летал на воздушных шариках.
Егор задумался. Долго вспоминал... Даже на лице его, крупном, добром,
отразилось, как он хочет вспомнить.
И вспомнил, аж просиял.
- Про зайку-то?! А вот: пошел раз зайка на базар с от­цом. И увидел
там воздушные шарики - мно-ого! Да все разноцветные: красные, синие,
зеленые... - Егор весело смотрел на брата, а рассказывал так, как если бы
он расска­зывал самой Верочке - не убавлял озорной сказочной тай­ны, а
всячески разукрашивал ее и отодвигал дальше. - Вот. И привязался он к отцу,
зайка-то: купи да купи. Отец и купил. Ну, купил и сам же и держит их в руке.
А тут увидел: морковку продают! "На-ка, говорит, подержи шарики, я очередь
пока займу". Зайка-то, маленький-то, взял их... И надо же - дунул как раз
ветер, и зайчишку нашего подняло. И понесло, и понесло! Выше облаков
залетел...
Федор с интересом слушал сказку, раза два даже носом шмыгнул в
забывчивости.
- Как тут быть? - спросил Егор брата.
Тот не понял.
- Чего как быть?
- Как выручать зайку-то?
- Ну... спасай уж как-нибудь, - усмехнулся Федор. - На вертолете,
что ли?
- На вертолете нельзя: от винтов струя сильная, все ша­ры раскидает...
- Ну а как?
- Вот все смотрят вверх и думают: как? А зайка кричит там, бедный,
ножками болтает. Отец тут с ума сходит... И вдруг одна маленькая девочка,
Верочка, допустим, кричит: "Я удумала!" Это у меня Нина, когда маленькая
была, гово­рила: "Я удумала". Надо - я придумала, а она: "Я удумала". Вот
Верочка и кричит: "Я удумала!" Побежала в лес, созва­ла всех пташек - она
знала такое одно словечко: скажет, и все зверушки, все пташки ее слушаются
- вот, значит, со­звала она птичек и говорит: "Летите, говорит, к зайке и
проклевывайте клювиками его шарики, по одному. Все сразу не надо, он упадет.
По одному шарику прокалывайте, и зайка станет опускаться". Вот. Так и
выручили зайку из беды.
Федор качнул головой, усмехнулся, потянулся к сигаре­там. А чтоб не
кокнуть еще одну дорогую рюмочку, прихва­тил другой рукой широкий рукав
халата.
- Довольно это... современная сказочка. Я думал, ты про каких-нибудь
волшебников там, про серого волка...
- Нет, я им нарочно такие - чтоб заранее к жизни при­выкали. Пускай
знают побольше. А то эти волшебники да ца­ревны... Счас какая-то и жизнь-то
не такая. Тут такие есть волшебники, что...
- Да, тут есть волшебники... Целые змеи-горынычи! - засмеялся Федор.
- Не говоря уж про бабу-ягу: что ни бабочка, то ба­ба-яга. Мы твою-то
не разбудим? Громко-то...
- Бабу-ягу-то? - хохотнул опять Федор. - Ничего. У ме­ня, Егор, даже
не баба-яга, - сбавил он в голосе, - у меня нормальная тряпошница,
мещанка. Но так мне, седому ду­раку, и надо! Знаешь... - Федор заикнулся
было про ка­кую-то свою тайну тоже, но безнадежно махнул рукой и не стал
говорить. - Ладно, чего там.
Егора опять поразило, как не похож этот Федор на того, напористого,
властного, каким он бывал на людях, на сво­их стройках...
- Что-то все же томит тебя, братец, - сказал Егор. - Давай уж...
может, и помогу каким словом.
- Да ничего, - смутился Федор. И чтоб скрыть сму­щение, потянулся
опять к сигаретам. - Я и так что-то сего­дня... Размяк что-то с тобой. Все
нормально, Егорша. Все хо­рошо, - помолчал, глядя в стол, потом тряхнул
сивой го­ловой, с усталой улыбкой посмотрел на брата, еще раз сказал: - Все
хорошо. Хорошо, что приехал... Правда. Я, зна­ешь, что-то часто стал
отца-покойника во сне видеть. То мы с ним косим, то будто на мельнице...
Старею, что ли. Старею, конечно, что же делаю. Коней еще часто вижу... Я
лю­бил коней.
- Стареем, - согласился Егор.
- Давай-ка... за память светлую наших родителей, - Фе­дор наполнил
два хрустальных патрончика коньяком. - Мы ведь тоже уже... завершаем свой
круг... А? - Федор, словно пораженный этой мыслью, такой простой, такой
понят­ной, так и остался сидеть некоторое время с рюмкой в ру­ке - смотрел
сперва на брата, потом опять в стол, в стол смотрел пристально, даже как
будто сердито. Очнулся, кач­нул рюмочку, приглашая брата, выпил. - Да, -
сказал, - разворотил ты мне душу... А чем, не пойму. Наверно, прав­да,
устал за эти дни. Думал, никакая меня беда не согнет, а вот... Ну, ничего.
Ничего вообще-то не жаль! - встряхнулся он и сверкнул из-под нависших
бровей своим неломким прямым взглядом. - Жалко дочь малую. Но...
подпояшемся потуже и будем жить. Так? - спросил брата, спросил, как
спрашивал многих других днем, на работе, на стройках сво­их - спросил, чтоб
не слушать ответа, ибо все ясно. - Так, Егорша, так. Ложись-ка сосни
часок-другой, а там и Верунь­ка проснется. А я посижу пока тут с
бумажками... покумекаю. Да, - вспомнил он, - подскажи мне, чего бы такое
жене твоей купить? Подарок какой-нибудь...
- Брось! - сердито воскликнул Егор.
- Чего брось? Мне счас будет звонить один... волшебник один... -
Федор искренне, от души засмеялся. - Вот вол­шебник так волшебник! Всем
волшебникам волшебник, у него там всего есть... Чего бы? Говори.
- Да брось ты! - еще раз с сердцем сказал Егор. - Что за глупость
такая - подарки какие-то! К чему?
Федор с улыбкой посмотрел на брата, кивнул согласно головой.
- Ладно. Иди поспи. Там постель тебе приготовлена... Иди.
Егор тихонько прокрался в одну из комнат, разделся, присел на край
дивана, который был застелен свежими простынями... Посидел. Огляделся...
Посмотрел на окно - форточка открыта. Достал из кармана папиросы, заку­рил.
Курил и стряхивал пепелок в ладошку. Спать не хоте­лось.
Вошел в комнату Федор.
- Слушай, - сказал он, - у меня чего-то серьезно душа затревожилась
- наговорил тут тебе всякой всячины... По­думаешь бог знает что. А? -
Федор улыбнулся. Присел рядом на диван. И даже по спине братца хлопнул
весело. - У ме­ня все хорошо. Все хорошо, я тебе говорю! Чего смотришь-то
так?
- Как? Ничего... Я ничего не думаю. Что ты?
- Да смотришь как-то... вроде жалеешь.
- Ну, парень! - воскликнул Егор. - Ты что?
- Ну, тогда ладно. Поспи, поспи маленько, а то ведь не спал небось в
самолете-то? Поспи.
- Ладно, - сказал Егор. - Посплю. Покурю вот и лягу.
- Мгм, - Федор ушел.
Егор осторожненько стряхнул пепел в ладошку, скло­нился опять локтями
на колени и опять задумался. Спать не хотелось.