Василий Макарович
Шукшин

Игнаха приехал

В начале августа в погожий день к Байкаловым приехал сын Игнатий.
Большой, красивый, в черном костюме из польского крепа. Пинком распахнул
ворота - в руках по чемодану, - остановился, оглядел родительский двор и
гарк­нул весело:
- Здорово, родня!
Молодая яркая женщина, стоявшая за ним, сказала с уп­реком:
- Неужели нельзя потише?.. Что за манера!
- Ничего-о, - загудел Игнатий, - сейчас увидишь, как обрадуются.
Из дому вышел квадратный старик с огромными руками. Тихо засмеялся и
вытер рукавом глаза.
- Игнашка!.. - сказал он и пошел навстречу Игнатию. Игнатий бросил
чемоданы. Облапали друг друга, триж­ды - крест-накрест - поцеловались.
Старик опять вытер глаза.
- Как надумал-то?
- Надумал.
- Сколько уж не был? Лет пять, однако. Мать у нас за­хворала,
знаешь... В спину что-то вступило...
Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О женщине
совсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика.
- А это жена, что ли? - спросил наконец старик.
- Жена, - спохватился Игнатий. - Познакомься.
Женщина подала старику руку. Тот осторожно пожал ее.
- Люся.
- Ничего, - сказал старик, окинув оценивающим взгля­дом Люсю.
- А?! - с дурашливой гордостью воскликнул Игнатий.
- Пошли в дом, чего мы стоим тут! - Старик первым двинулся к дому.
- Как мне называть его? - тихо спросила Люся мужа.
Игнатий захохотал.
- Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя!
Старик тоже засмеялся.
- Отцом вроде довожусь... - Он молодо взошел на крыльцо, заорал в
сенях: - Мать, кто к нам приехал-то!
В избе на кровати лежала горбоносая старуха, загорелая и жилистая.
Увидела Игнатия - заплакала.
- Игнаша, сынок... приехал...
Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемоданы. Гулкий сильный голос его
сразу заполнил всю избу.
- Шаль тебе привез... пуховую. А тебе, тять, сапоги. А Маруське -
во!.. А это Ваське... Все тут живы-здоровы?
Отец с матерью, для приличия снисходительно улыбаясь, с интересом
наблюдали за движениями сына - он все доста­вал и доставал из чемоданов.
- Все здоровы. Мать вон только... - Отец протянул длинную руку к
сапогам, бережно взял один и стал щупать, мять, поглаживать добротный хром.
- Ничего товар... Васька износит. Мне уж теперь ни к чему такие.
- Сам будешь носить. Вот Маруське еще на платье. - Игнатий выложил
все, присел на табурет. Табурет жалобно скрипнул под ним. - Ну,
рассказывайте, как живете? Соску­чился без вас.
- Соскучился, так раньше бы приехал.
- Дела, тятя.
- Дела... - Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына.
- Какие уж там дела-то!..
- Ладно тебе, отец, - сказала мать. - Приехал - и-то слава Богу.
Игнатию не терпелось рассказать о себе, и он воспользо­вался случаем
возразить отцу, который, судя по всему, не очень высоко ставил его городские
дела. Игнатий был бор­цом в цирке. В городе у него была хорошая квартира,
были друзья, деньги, красивая жена...
- Ты говоришь: "Какие там дела!" - заговорил Игнатий, положив ногу на
ногу и ласково глядя на отца. - Как тебе объяснить? Вот мы, русские,
крепкий ведь народишка! Посмотришь на другого - черт его знает!.. -
Игнатий встал, прошелся по комнате. - В плечах сажень, грудь как у жереб­ца
породистого, - силен! Но чтобы научиться владеть этой силой, освоить
технику, выступить где-то на соревновани­ях - это Боже упаси! Он будет
лучше в одиночку на медведя ходить. Дикости еще много в нашем народе. О
культуре тела никакого представления. Физкультуры боится как черт ладана. Я
же помню, как мы в школе профанировали ее. - С последними словами Игнатий
обратился к жене.
Как-то однажды Игнатий набрел на эту мысль - о пре­ступном нежелании
русского народа заниматься физкульту­рой, кому-то высказал ее, его
поддержали. С тех пор он так часто распространялся об этом, что, когда
сейчас заговорил и все о том же, жена его заскучала и стала смотреть в окно.
- ... Поэтому, тятя, как ты хошь думай, но дело у меня важное. Может,
поважнее Васькиного.
- Ладно, - согласился отец. Он слушал невниматель­но. - Мать, где
там у нас?.. В лавку пойду.
- Погоди, - остановил его Игнатий. - Зачем в лавку?
Вкусив от сладостного плода поучений, он хотел было еще поговорить о
том, что надо и эту привычку бросать рус­ским людям: чуть что - сразу в
лавку. Зачем, спрашивается? Но отец так глянул на него, что он сразу
отступился, махнул рукой, вытащил из кармана толстый бумажник, шлепнул на
стол:
- На деньга!
Отец обиженно приподнял косматые брови.
- Ты брось тут, Игнаха!.. Приехал в гости - значит, сиди помалкивай.
Что, у нас своих денег нету?
Игнатий засмеялся.
- Ладно, понял. Ты все такой же, отец.
Сидели за столом, выпивали.
Старик Байкалов размяк, облапал узловатыми ладонями голову, запел было:

Зачем сидишь до полуночи
У растворенного окна,
Ох, зачем сидишь...

Но замолчал. Некоторое время сидел, опустив на руки голову. Потом
сказал с неподдельной грустью:
- Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается! - Он руг­нулся.
Жена Игнатия покраснела и отвернулась к окну. Игнатий сказал с укором:
- Тятя!
- А ты, Игнат, другой стал, - продолжал отец, не обра­тив никакого
внимания на упрек сына. - Ты, конечно, не замечаешь этого, а мне сразу
видно.
Игнатий смотрел трезвыми глазами на отца, внимательно слушал его
странные речи.
- Ты давеча вытащил мне сапоги... Спасибо, сынок! Хо­рошие сапоги...
- Не то говоришь, отец, - сказал Игнатий. - При чем тут сапоги?
- Не обессудь, если не так сказал, - я старый человек. Ладно, ничего.
Васька скоро придет, брат твой... Здоровый он стал! Он тебя враз сомнет,
хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Васьки. Куда там!..
Игнатий засмеялся; к нему вернулась его необидная весе­лая
снисходительность.
- Посмотрим, посмотрим, тятя.
- Давай еще по маленькой? - предложил отец.
- Нет, - твердо сказал Игнатий.
- А! Вот муж какой у тебя! - не без гордости заметил старик,
обращаясь к жене Игнатия. - Наша порода - Байкаловы. Сказал "нет" -
значит все. Гроб! Я такой же был. Вот еще Васька придет. А еще у нас
Маруська есть. Та покрасивше тебя будет, хотя она, конечно, не
расфуфыренная...
- Ты, отец, разговорился что-то, - урезонила жена ста­рика. - Совсем
уж из ума стал выживать. Черт-те чего мелет. Не слушайте вы его, брехуна.
- Ты лежи, мать, - беззлобно огрызнулся старик. - Ле­жи себе,
хворай. Я тут с людьми разговариваю, а ты нас пере­биваешь.
Люся поднялась из-за стола, подошла к комоду и стала раз­глядывать
патефонные пластинки. Ей, видно, было неловко.
Игнатий тоже встал. Завели патефон. Поставили "Грушицу".
Молчали. Слушали.
Старший Байкалов смотрел в окно, о чем-то невесело думал.
Вечерело. Горели розовым нежарким огнем стекла домов. По улице,
поднимая пыль, с ревом прошло стадо. Корова Байкаловых подошла к воротам,
попробовала поддеть их ро­гом - не получилось. Она стояла и мычала. Старик
смотрел на нее и не двигался. Праздника почему-то не получилось. А он
давненько поджидал этого дня - думал, будет большой праздник. А сейчас
сидел и не понимал: почему же не вышло праздника? Сын приехал какой-то не
такой. В чем не такой? Сын как сын, подарки привез. И все-таки что-то не то.
Пришла Марья - рослая девушка, очень похожая на Иг­натия. Увидев
брата, просияла радостной сдержанной улыб­кой.
- Ну здравствуй, здравствуй, красавица! - забасил Иг­натий, несколько
бесцеремонно разглядывая взрослую се­стру. - Ведь ты же невеста уже!
- Будет тебе, - степенно сказала Марья и пошла знако­миться с Люсей.
Старик Байкалов смотрел на все это, грустно сощурив­шись.
- Сейчас Васька придет, - сказал он. Он ждал Ваську. Зачем ему нужно
было, чтобы скорей пришел его младший сын, он не знал.
Молодые ушли в горницу и унесли с собой патефон. Иг­натий прихватил
туда же бутылку красного вина и закуску.
- Выпью с сестренкой, была не была!
- Давай, сынок, это ничего. Это полезно, - миролюби­во сказал отец.
Начали приходить бывшие друзья и товарищи Игнатия. Тут-то бы и начаться
празднику, а праздник все не наступал. Приходили, здоровались со стариком и
проходили в горни­цу, заранее улыбаясь. Скоро там стало шумно. Гудел могучий
бас Игнатия, смеялись женщины, дребезжал патефон. Двое дружков Игнатия
сбегали в лавку и вернулись с бутылками и кульками.
"Сейчас Васька придет", - ждал старик. Не было у него на душе
праздника - и все тут.
Пришел наконец Васька - огромный парень с открытым крепким лицом,
загорелый, грязный. Васька походил на отца, смотрел так же - вроде угрюмо,
а глаза добрые.
- Игнашка приехал, - встретил его отец.
- Я уж слышал, - сказал Васька, улыбнулся и тряхнул русыми спутанными
волосами. Сложил в угол какие-то же­лезяки, выпрямился.
Старик поднялся из-за стола, хотел идти в горницу, но сын остановил
его:
- Погоди, тять, дай я хоть маленько ополоснусь. А то не­удобно даже.
- Ну, давай, - согласился отец. - А то верно - он на­рядный весь,
как этот... как артист.
И тут из горницы вышел Игнатий с женой.
- Брательник! - заревел Игнатий, растопырив руки. - Васька! - И
пошел на него.
Васька покраснел, как девица, засмеялся, переступил с ноги на ногу.
Игнатий обнял его.
- Замараю, слушай. - Васька пытался высвободиться из объятий брата,
но тот не отпускал.
- Ничего-о!.. Это трудовая грязь, братка. Дай поцелую тебя, окаянная
душа! Соскучился без вас.
Братья поцеловались.
Отец смотрел на сыновей, и по щекам его катились слезы. Он вытер их и
громко высморкался.
- Он тебе подарки привез, Васька, - громко сказал отец, направляясь к
чемоданам.
- Брось, тятя, какие подарки! Ну давай, что ты должен делать-то?
Умываться? Умывайся скорей. Выпьем сейчас с тобой. Вот! Видела Байкаловых?
- Игнатий легонько под­толкнул жену к брату. - Знакомьтесь.
Васька покраснел пуще прежнего - не знал: подавать яркой женщине
грязную руку или нет. Люся сама взяла его руку и крепко пожала.
- Он у нас стеснительный, - пояснил отец.
Васька осторожно кашлянул в кулак, негромко, коротко засмеялся; он
готов был провалиться сквозь землю от таких объяснений отца.
- Тятя... скажет тоже.
- Иди умывайся, - сказал отец.
- Да, пойду маленько... того...
Васька пошел в сени.
Игнатий двинулся за ним.
- Пойдем, полью тебе по старой памяти!
Отец тоже вышел на улицу.
Умываться решили идти на Катунь - она протекала под боком, за
огородами.
- Искупаемся? - предложил Игнатий и похлопал себя ладонями по могучей
груди.
Шли огородами по извилистой, едва приметной тропке в буйной
картофельной ботве.
- Ну как живете-то? - басил Игнатий, шагая вразвалку между отцом и
братом.
Васька опять коротко засмеялся. Он как-то странно сме­ялся: не то
смеялся, не то покашливал смущенно. Он был очень рад брату.
- Ничего.
- Хорошо живем! - воскликнул отец. - Не хуже город­ских.
- Ну и слава Богу! - с чувством сказал Игнатий. - Ва­силий, ты,
говорят, нагулял тут силенку?
Василий опять засмеялся.
- Какая силенка!.. Скажешь тоже. Как ты-то живешь?
- Я хорошо, братцы! Я совсем хорошо. Как жена моя вам? Тять?
- Ничего. Я в них не шибко понимаю, сынок. Вроде ни­чего.
- Хорошая баба, - похвалил Игнатий. - Человек хоро­ший.
- Шибко нарядная только. Зачем так?
Игнатий оглушительно захохотал.
- Обыкновенно одета! По-городскому, конечно. Поотстали вы в этом
смысле.
- Чего-то ты много хохочешь, Игнат, - заметил ста­рик. - Как дурак
какой.
- Рад, поэтому смеюсь.
- Рад... Мы тоже рады, да не ржем, как ты. Васька вон не рад, что ли?
- Ты когда жениться-то будешь, Васька? - спросил Иг­натий.
- Он сперва в армию сходит, - сказал отец.
- Ты это... когда пойдешь в армию, сразу записывайся в секцию, -
посоветовал старший брат. - Я же так начал. Тре­нер толковый попадется -
можешь вылезти.
Васька слушал, неопределенно улыбался.
Пришли к реке.
Игнатий первый скинул одежду, обнажив свое красивое тренированное тело,
попробовал ногой воду, тихонько охнул.
- Мать честная! Вот это водичка.
- Что? - Васька тоже разделся. - Холодная?
- Ну-ка, ну-ка? - заинтересовался Игнатий. Подошел к Ваське и стал
его похлопывать и осматривать со всех сторон, как жеребца.
Васька терпеливо стоял, смотрел в сторону, беспрерывно поправляя трусы,
посмеивался.
- Есть, - заключил Игнатий. - Давай попробуем?
- Да ну! - Васька недовольно тряхнул волосами.
- А чего, Васька? Поборись! - Отец с упреком смотрел на младшего.
- Бросьте вы, на самом деле, - упрямо и серьезно ска­зал Васька. -
Чего ради сгребемся тут? На смех людям?
- Тьфу! - рассердился отец. - Ты втолкуй ему, Игнат, ради Христа! Он
какой-то телок у нас - всего стесняется.
- А чего тут стесняться-то? Если бы мы какие-нибудь дохлые были, тогда
действительно стыдно.
- Объясни вот ему!
Васька нахмурился и пошел к воде. Сразу окунулся и по­плыл, сильно
загребая огромными руками; вода вскипала под ним.
- Силен! - с восхищением сказал Игнатий.
- Я ж тебе говорю!
Помолчали, глядя на Ваську
- Он бы тебя уложил.
- Не знаю, - не сразу ответил Игнатий. - Силы у него больше - это
ясно.
Отец сердито высморкался на песок. Игнатий постоял еще немного и тоже
полез в воду. А отец пошел ниже по реке, куда выплывал Васька. Когда Васька
вышел на берег, они о чем-то негромко и горячо заговорили. Отец доказывал
свое, даже прижимал к груди руки, Васька бубнил свое. Когда Игнатий доплыл к
ним, они замолчали.
Игнатий вылез из воды и задумчиво стал смотреть на да­лекие синие горы,
на многочисленные острова.
- Катунь-матушка, - негромко сказал он.
Васька и отец тоже посмотрели на реку.
На той стороне, на берегу, сидела на корточках баба с вы­соко задранной
юбкой, колотила вальком по белью, ослепи­тельно белели ее тупые круглые
коленки.
- Юбку-то спусти маленько, эй! - крикнул старик.
Баба подняла голову, посмотрела на Байкаловых и про­должала колотить
вальком по белью.
- Вот халда! - с восхищением сказал старик. - Хоть бы хны ей.
Братья стали одеваться.
Хмель у Игнатия прошел. Ему что-то грустно стало.
- Чего ты такой? - спросил Васька, у которого, наоборот, было очень
хорошее настроение.
- Не знаю. Так просто.
- Не допил, поэтому, - пояснил старик. - Ни два, ни полтора
получилось.
- Черт его знает! Не обращайте внимания. Давайте поси­дим, покурим...
Сели на теплые камни. Долго молчали, глядя на быстротекущие волны. Они
лопотали у берега что-то свое, торопи­лись.
Солнце село на той стороне, за островами. Было тихо. Только
всплескивали волны, кипела река да удары валька по мокрому белью - гулкие,
смачные - разносились над ре­кой.
Трое смотрели на родную реку, думали каждый свое.
Игнатий присмирел. Перестал хохотать, не басил.
- Что, Вася? - негромко спросил он.
- Ничего. - Васька бросил камешек в воду.
- Все пашешь?
- Пашем.
Игнатий тоже бросил в воду камень. Помолчали.
- Жена у тебя хорошая, - сказал Васька. - Красивая.
- Да? - Игнатий оживился, с любопытством, весело по­смотрел на брата.
Сказал неопределенно: - Ничего. Тяте вон не нравится.
- Я не сказал, что не нравится, чего ты зря? - Старик неодобрительно
посмотрел на Игнатия. - Хорошая женщина. Только, я считаю, шибко фартовая.
Игнатий захохотал.
- А ты знаешь, что такое фартовая-то?
Отец отвернулся к реке, долго молчал - обиделся. Потом повернулся к
Ваське и сказал сердито:
- Зря ты не поборолся с ним.
- Вот привязался! - удивился Васька. - Ты что?
- Заело что-то тятю, - сказал Игнатий, - что-то не нра­вится ему.
- Что мне не нравится? - повернулся к нему отец.
- Не знаю. На душе у тебя что-то не так, я же вижу.
- Ну и видь! Ты шибко умный стал, прямо спасу нет. Все ты видишь, все
понимаешь!
- Будет вам! - сказал Васька. - Чего взялись? Нашли время.
- Да ну его! - Отец засморкался и полез за кисетом. - Приехал,
расхвастался тут, подарков навез... подумаешь!
- Тять, да ты что в самом деле?!
Игнатий даже привстал от удивления. Васька незаметно толкнул его в бок
- не лезь. Игнатий сел и вопросительно посмотрел на Ваську. Тот поднялся,
отряхнул песок со шта­нов, посмотрел на отца.
- Пошли? Тять...
- У тебя деньги есть? - спросил тот.
- Есть. Пошли...
Старик поднялся и, не оглядываясь, пошел первым по тропе, ведущей к
огородам.
- Чего он? - Игнатия не на шутку встревожило настро­ение отца.
- Так... Ждал тебя долго. Сейчас пройдет. Песню спой с ним
какую-нибудь. - Васька улыбнулся.
- Какую песню? Я их перезабыл все. А ты поешь с ним песни?
- Да я ж шутейно. Я сам не знаю, чего он... Пройдет.
Опять шли по огородам друг за другом, молчали. Игна­тий шел за отцом,
смотрел на его сутулую спину и думал по­чему-то о том, что правое плечо у
отца ниже левого, - рань­ше он не замечал этого.