Василий Макарович
Шукшин

Брат мой...

В путанице ферм, кранов и тросов большой стройки де­вушка-почтальон
нашла бригадира Ивана Громова. Иван, за­драв голову, кричал кому-то:
- Смотреть надо, а не ворон считать!
Сверху что-то отвечали.
- Слезь у меня, слезь... Я тут с тобой потолкую! - про­ворчал Иван.
- Вы Громов?
- А?
- Громов Иван Николаич?
- Ну.
- Телеграмма...
Иван взял телеграмму, прочитал... Посмотрел на девуш­ку, сел на груду
кирпичей, вытер рукавом лоб. (Девушка, видно, знает содержание телеграммы,
понимающе смотрит на бригадира, ждет с карандашиком и квитанцией, где Иван
должен расписаться.) Иван еще раз прочитал телеграмму... Склонил голову на
руки.
Подошли двое рабочих из бригады.
- Что, Иван?
- Отец помирает, - сказал Иван, не поднимая головы.
- Распишитесь, - попросила девушка.
- А?
- За телеграмму...
Иван машинально чиркнул, куда ему показали. Девушка ушла.
- Наука. - Один из рабочих взял телеграмму; прочитал.
- Семен-то... кто это?
- Брат.
- Нда...
Подошли еще рабочие.
- Что?
- Отец у Ивана помирает.
...Взвыл с надсадной тоской паровоз.
Иван в тамбуре вагона. Курит. Смотрит в окно.

...Сеня Громов, маленький, худой парень, сидел один в пустой избе,
грустно и растерянно смотрел перед собой. Еще недавно на столе стоял гроб.
Потом была печальная застолица... Повздыхали. Утешили как могли. Выпили за
упокой души Громова Николая Сергеевича... И разошлись. Сеня остался один.
...Вошел Иван.
Сеня, увидев его, скривил рот, заморгал, поднялся на­встречу...
- Все уж... отнесли.
Иван обнял щуплого Сеню, неумело приласкал. Тот, утк­нувшись в грудь
старшего брата, молча плакал, хотел остано­виться и не мог... Досадливо
морщился, вытирал рукавом глаза.
- Ладно, перестань. Ладно, Сеня...
- Он все ждал... кхэх... На дверь все смотрел...
- Ладно, Сеня.
Братья не были похожи. Сеня - поджарый, вихрастый, обычно непоседа и
говорун - выглядел сейчас много моложе своих двадцати пяти лет. Ивану - за
тридцать, среднего роста, но широк и надежен в плечах, с открытым крепким
лицом, взгляд спокойный, твердый, несколько угрюмый...
- Ладно, Сеня, ничего не сделаешь.
Сеня высморкался, вытер слезы, пошел к столу.
Иван огляделся.
- Что же один-то?
- А кому тут?.. Были. Посидели маленько, помянули и ушли. Вечером
тетка Анисья придет, приберется.
Иван закурил, присел к столу, отодвинул локтем тарелку с кутьей. Еще
раз оглянулся.
Сеня тоже сел.
- Поглядел бы, какой он сделался последнее время - аж просвечивал.
Килограмм двадцать, наверно, осталось... А до конца в памяти был.
Иван глубоко затянулся сигаретой.
- Может, поешь с дороги?
- Пошли на могилу сходим.
Когда вышли из ограды, Иван оглянулся на родитель­скую избу. Она
потемнела, слегка присела на один угол... Как будто и ее придавило горе.
Скорбно смотрели в улицу два маленьких оконца... Тот, кто когда-то срубил
ее, ушел из нее навсегда.
- Завалится скоро, - сказал Сеня, догадавшись, о чем думает брат. -
Перебрать бы - никак руки не доходят.
- Тут, я погляжу, все-то не лучше.
- А кому строиться-то? Разъехались строители... города строить.
Некоторое время шли молча.
- Почему так пусто в деревне-то? - спросил Иван. - Как Мамай прошел.
- Я ж тебе говорю...
- Да ну, все, что ли, разъехались?
- Много. А кто есть - все на уборке.
- У вас совхоз, что ли?
- Теперь совхоз... Отделение, а центральная усадьба в Завьялове. Когда
колхоз был, поживее было. И район был в Завьялове - рядом совсем.
- А сейчас где?
- В Березовском.
- А ты шоферишь все?
- Шоферю. У нас в отделении шесть машин, я - глав­ный.
- Механик, что ли?
- Старший шофер, какой механик.
Пришли на кладбище.
Остановились над свежей могилой, обнажили головы... Мир и покой царства
мертвых, нездешняя какая-то тишина кладбища, руки-кресты, безмолвно воздетые
к небу в неведо­мой мольбе, - все это действует на живых извечно
одинако­во: больно.
Иван стиснул зубы, стараясь побороть подступившие к горлу слезы. Сеня
шаркнул ладонью по глазам.
- Давай помянем, - сказал он.
Он, оказывается, прихватил бутылку красного вина и рюмку. Налил
брату...
Иван выпил... Помолчал. Склонился, взял горсть влаж­ной земли с могилы,
размял в руке, сказал:
- Прости, отец.
- Уберемся с хлебом - оградку сделаю, - пообещал Сеня. - И березу
посажу.
Налил себе, тоже выпил.
- Пошли, Сеня. Тяжело. Хоть по деревне пройдемся.
Обратно шли медленно.
- У тебя в семье-то все хорошо? - расспрашивал Сеня.
- Нету семьи, - неохотно ответил Иван. - Разошлись.
- Почему?
- Потом...
Сеня качнул головой, но больше об этом говорить не ре­шился.
- Поживешь здесь хоть маленько-то?
- Некогда, Сеня.
- Поживи, братка. А то мне одному... Хоть с недельку. А?
Иван переменил тему разговора:
- Ты-то почему не женишься?
Сеня горестно оживился.
- Женись... когда они, паразитки, не хочут за меня. У меня душа кипит,
- он стукнул себя в грудь сухим крепким кулач­ком, - а им - хаханьки.
Пулей прозвали - и довольны. А я просто энергичный. И не виноват, что не
могу на месте уси­деть. Вон она - недалеко живет, Валька-то Ковалева...
По­мнишь, нет?
- Ефима Ковалева?
- Но.
- Так она же вот такая была...
- А счас под потолок вымахала. Вот люблю ее, как эту... как не знаю...
Прямо задушил бы, гадину! - Сеня говорил скоро, беспрестанно размахивая
руками. - Но я ее допеку, душа с меня вон.
- Красивая девка?
- На тридцать семь сантиметров выше меня. Вот здесь - во, полна
пазуха! Глаза горят, вся гладкая... Я как увижу, так полдня хвораю.
- Выбрал бы поменьше. Куда она тебе такая?
- Тут на принцип дело пошло. Вот тут оглобля одна рядом поселилась, на
сорок три сантиметра выше меня...
- Кто?
- Ты не знаешь, они с Украины приехали. Мыкола. Он тоже в нее
втюрился. Так тот хочет измором взять. Как уви­дит, что я к ней пошел,
надевает, бендеровец, бостоновый костюм, приходит и сидит. Веришь - нет,
может два часа си­деть и ни слова не скажет. Сидит и все - специально
мешает мне. Мне уж давно надо от слов к делу переходить, а он си­дит.
- Поговорил бы с ним.
- Говорил! Он только мычит. Я говорю: если ты - бык, оглобля, верста
коломенская, так в этом все? Тут вот что тре­буется! - Сеня постучал себе
по лбу. - Я говорю, я - талантливый человек, могу сутки подряд говорить, и
то у меня ни­чего не получается. Куда ты лезешь? Ничего не понимает!
Иван узнавал младшего брата. Как только не называли его в деревне:
"пулемет", "трещотка", "сорока на колу", "кор­сак" - все подходило Сене,
все он оправдывал. Но сейчас ему действительно, видно, горько было.
Взъерошенный, кур­носый, со сверкающими круглыми глазками, он смахивал на
подстреленного воробья (Сеня слегка прихрамывал), возбуж­денно крутил
головой; показывал руками, какого роста "ог­лобля" Валька Ковалева и как
много у нее всего.
- А она?
- Что?..
- Она-то как к нему?
- Она не переваривает его! Но он упрямый, хохол. Я опа­саюсь, что он
- сидит и чего-нибудь высидит. Парней-то в деревне - я... да еще
несколько.
- Трепешься много, Сеня, поэтому к тебе серьезно не относятся.
- А что же мне остается делать? - остановился Сеня. - Что я, витязь
в тигровой шкуре? Мне больше нечем брать. - Сеня вдруг внимательно
посмотрел на брата. - Пойдем сей­час к ней, а?
- Зачем?
- Ты объяснишь ей, что внешность - это нуль! Ты суме­ешь, она
послушает тебя. Ты ей докажи, что главное - это внутреннее содержание. А
форма - это вон, оглобля. Пой­дем, братка. Ты хоть поглядишь на нее. Я ведь
весь уж высох из-за нее. А ей хоть бы что! Я сохну, а она поперек себя шире
делается. Это не девка, а Малахов курган какой-то...
- Ты не захмелел?
- Да ничего! Что я? Я редко пью. Это счас уже... Пойдем.
- Ну пошли.
Уже вечерело. На улице появились люди - шли с работы. Возле соседнего
с домом Ковалевых двора Сеня остано­вился, спросил белоголового карапуза,
который таскал на веревочке грузовик и гудел:
- Жираф дома?
- Ой, - сказал карапуз, - он тебя мизинчиком подни­мет.
- Скажи ему, чтоб он вышел. Иди, скажи. А я тебе завтра петушка
привезу.
- Не обманешь?
- Нет. Счас посмотришь эту оглоблю. Иди, Васька, ска­жи: пошли, мол,
крепость брать.
Карапуз побежал в дом.
- Зачем ты? - спросил Иван.
- Счас увидишь...
- Ко-олька, иди клепость блать, Сенька-пуля зовет! - закричал еще на
крыльце карапуз.
- Пойдем, ни к чему это, - опять сказал Иван.
- Подожди, подожди... Счас увидишь...
На крыльцо из дома вышел огромный парень, еще в ра­бочей одежде.
- Здорово, Микола! - вежливо поприветствовал Сеня. - Иди познакомься
с братом.
Микола вытер тряпкой грязные огромные ладони, подо­шел к воротцам,
протянул Ивану руку.
- Микола.
- Иван.
- Костюм погладил? - спросил Сеня.
- Он у меня всегда глаженный, - ответствовал Микола, не удостоив
взглядом Сеню.
- Все, Микола. - Сеня высморкался на дорогу. - Боль­ше он тебе не
понадобится: идем договариваться насчет свадьбы.
Простодушный Микола беспокойно и вопросительно по­смотрел на Ивана.
Иван, чтоб скрыть неловкость, стал заку­ривать.
- Мели, Емеля... - сказал Микола.
- В общем, мы пошли. - Сеня первый деловито поша­гал к дому
Ковалевых.

...Валя только пришла с работы, умывалась во дворе под рукомойником.
Увидев входящих Ивана и Сеню, ойкнула и, накинув полотенце, побежала в дом.
- Куда вы?! Я же без кофты!
- Видал? - спросил Сеня, грустно глядя вслед девушке.
- Это Валька? - удивился Иван.
- Она.
- Ну, Сеня... тут, по-моему, тебе нечего делать. Господи, растут-то
как!..
- Пошли в дом.
- Она же не одетая.
- Она в горнице, а мы пока в прихожей посидим.
Ковалевы - отец, мать, молодая женщина с ребенком (невестка), младшая
сестра Вали, школьница, тоже не по го­дам рослая, очень похожая на нее, -
ужинали. Поздоровались.
- Подсаживайтесь с нами, - пригласил хозяин.
- Спасибо, мы только из-за стола.
Братья присели на лавку у порога. Ели хозяева молча, с крестьянской
сосредоточенностью. Натруженные за день ру­ки аккуратно, неторопливо носили
из общей большой чашки наваристую похлебку. Один хозяин позволил себе
погово­рить во время еды.
- Не захватил отца-то, Иван.
- Нет.
- Чо же, долго ехать шибко?
- Четверо суток почти.
Хозяин качнул головой.
- Эка... занесло тебя.
Из горницы выглянула Валя.
- Заходите.
Сеня с готовностью поднялся, ушел в горницу, Иван ос­тался поговорить с
хозяином.
- Где робишь там?
- На стройке.
- Ничто получаешь-то, хорошо?
- Да ничего, хватает. А Петро-то ваш где?
- А тоже вроде твоего, в город подался, судьбу искать. Вы ить какие
нонче: хочу крестьянствую, хочу хвост дудкой и... Наоставляют вот, с такими,
горя мало. - Старик кивнул в сторону невестки.
- Да уеду я, уеду, Господи! - в сердцах сказала та. - Устроится он
там маленько - уеду, лишнего куска не съем.
- Мне куска не жалко, - все так же спокойно, ровно продолжал старик.
- Меня вот на их зло берет. - Он по­смотрел на Ивана. - Уехать - дело
нехитрое. А на кого зем­лю-то оставили? Они уехали, ты уедешь, эти (в
сторону младшей дочери) тоже уедут - им надо нивирситеты кончать. Кто же
тут-то останется? Вот такие, как мы со старухой? А нам веку осталось - год
да ишо неделя. Вон он, Сергеич-то... раз-два и сковырнулся. Так и все уйдем
помаленьку. Что же тогда будет-то?
Из горницы выглянул Сеня.
- Иван, зайди к нам.
Иван бросил окурок в шайку, пошел в горницу. Слова старика нежданно
вызвали в нем чувство вины; когда шел по улице и поразился пустотой в
деревне, почему-то не подумал о себе.
Сеня ходил по горнице, засунув руки в карманы брюк. Видно, он только
что что-то горячо доказывал.
- Здравствуй, Валя.
- Здравствуйте. - Навстречу Ивану поднялась рослая, крепкая,
действительно очень красивая девушка. Круглоли­цая, с большими серыми
глазами... Высокую грудь туго обле­гала белая простенькая кофта. Здоровье,
сила чувствовались в каждом ее движении, в повороте опрятной, гладко
приче­санной головы, во взгляде даже.
- Валя!.. - невольно сказал Иван, пожимая ей руку. - Ты когда успела
так вырасти?
- Годы, Иван... Вы уж сколько не были дома-то?
- Да ну, сколько?.. Ну, может, много. Только ты все рав­но не "выкай",
я не привык как-то. Ты... ну Валя, Валя...
Валя засмеялась довольная.
- Что "Валя"?
- Красавица ты прямо.
- Да ну уж...
- Вот так мы ее тут и испортили, - встрял Сеня. - Каж­дый, кто
увидит: "Красавица! Красавица!" А ей на руку.
- Сеня, ты же первый так начал, - с улыбкой сказала Валя.
- Когда?
- Когда из армии-то пришел. Ты что, забыл?
- Так то я один, а то вся деревня, языки вот такие рас­пустили...
- Нет, Сеня, тут распускай, не распускай, а факт остает­ся фактом. -
Иван сел на стул. - Как живешь-то, Валя?
- Хорошо. - Валя внимательно посмотрела на Ивана, усмехнулась. -
Надолго к нам?
- Да не знаю, - неопределенно ответил Иван. Вспомни­лись слова
старика Ковалева, и он невольно опять подумал о них. - Курить здесь можно?
- Пожалуйста. Я сейчас принесу чего-нибудь... - Валя вышла из
горницы.
- Видал, что делается? - спросил Сеня.
- Видал. Неважные твои дела.
- Просто пройдет по горнице, а у меня вот здесь, как но­жами... Видал,
как счас прошла?
Иван не успел ответить. Вошла Валя, поставила на стол блюдце.
- Вот сюда пепел.
- Ты вот послушай его, если мне не веришь. Он больше нашего повидал,
- начал Сеня.
- Ну? - Валя опять весело посмотрела на Ивана.
- Как было при царизме? - рассуждал Сеня.
- Как? - спросила Валя.
- Ручной труд. Эксплуатация человека человеком. - Сеня не мог сидеть,
когда говорил. - Тогда, конечно, надо было, чтобы мужик был здоровый. Кого
лучше эксплуатиро­вать? Миколу или меня? Миколу. На него можно два куля
навалить, и он понесет. Со мной хуже: где сядешь, там и сле­зешь. Теперь:
наше время - атомный век. Спрашивается, для чего мне надо расти с
колокольню? Я нажимаю стартер, завожу машину и везу три тонны. Сейчас даже
модно ма­леньким быть. Японцы, например, все маленькие, и ведь жи­вут -
ничего! У нас же как вымахает какая-нибудь жердь - так все рады-радешеньки,
без ума прямо! - Сеня не на шутку расходился. - Вырос детинушка. Ладно,
он, допус­тим, один восемьдесят. А вот этот фактор у него работает? - Сеня
постучал себя по лбу.
- Пулемет ты, Сеня, - сказала Валя. - Наговорил сорок бочек... Ну, к
чему ты все? Ведь по твоей теории выходит, что я... какая же я модная?
- Я про мужиков говорю.
- Так если мужикам не надо быть здоровыми, то уж ба­бам-то и подавно.
А я вон какая...
Иван засмотрелся на девушку. Валя перехватила его взгляд, усмехнулась и
покраснела.
- Куда же мне деваться-то такой? - спросила обоих. - Эксплуатации
нет, кули не надо таскать. Что же мне, закры­вать глаза да головой в
прорубь?
Сеня беспомощно, с надеждой посмотрел на старшего брата. Тот пожал
плечами.
- Иван, хорошо в городе? - спросила Валя, как-то из­лишне пристально
глядя на него. Ей хотелось говорить с ним.
- По-разному, Валя. Как везде.
- Ну, с нами-то не сравнишь.
- Сами виноваты! - опять встрял Сеня. - Умоляют лю­дей:
записывайтесь в самодеятельность - нет, понимаешь...
- Пошли вы со своей самодеятельностью! Что я, дура, что ли, вылезу на
сцену ногами дрыгать. Я ее проломлю там у них.
- Ты можешь любую роль играть, не обязательно ногами дрыгать. Дрыгают
в танцевальном кружке, а есть - драмати­ческий.
В дверь горницы постучали.
- Внимание. - Сеня поднял палец кверху. - Счас бу­дет - акт!
- Да, - сказала Валя.
Вошел Микола в бостоновом костюме.
- Здрассте.
- Здравствуй, Коля. Садись.
Микола сел на стул, поддернул на коленях наглаженные брюки. Видно, что
это его привычная поза.
- Рассказал бы нам чего-нибудь про город, Иван, - по­просила Валя
серьезно. - Как там живут?
- Живут... Лучше расскажите, как вы живете? Мне тоже интересно.
- Микола, расскажи, - попросил Сеня.
- На провокации не идем, - ответствовал Микола.
- Иной раз посмотришь в кино, душа заболит, - загово­рила Валя. -
Вот, думаешь, живут люди! Все нарядные хо­дят, чистенькие... В комнатах все
блестит, все под руками... Господи. Правда, что ли, так живут? - Валя
смотрела на Ивана. Сеня и Микола тоже смотрели на него. Ждали.
Иван долго молчал, задумчиво глядя на кончик сигареты. Опять некстати
припомнились слова старика. Поднял го­лову, увидел, что его с интересом
ждут, усмехнулся.
- Я вам не скажу за всю Одессу... По-разному живут, ре­бята. Бывает,
как в кино, бывает, похуже. Мне вот ночами часто деревня снится. Покос...
Изба родительская. А давеча глянул на нее - и больно стало: то ли она
постарела, то ли я...
- Ну вот у тебя сколько комнат в квартире? - Сене не­приятно было
упоминать об избе: его совести дело, что она заваливается, так он
чувствовал. - Комнаты три?
- Перестань, Сеня. Что вы взялись допрашивать меня?
- Кого же нам допрашивать больше? - спросила Ва­ля. - Друг друга,
что ли?.. Мы и так все знаем.
- Мне расскажите.
- Я могу за всех ответить: середка на половинке жи­вем, - сказал
Сеня.
- Скучновато живем, - добавила Валя.
- Выходи за Миколу, - посоветовал Сеня, - каждый день будешь со
смеху умирать.
Микола спокойно посмотрел на Сеню, хотел что-то ска­зать, но решил,
видно, не стоит.
- Замуж надо, действительно, - согласился Иван.
- Замуж - не напасть... - непонятно сказала Валя. И, глядя на Ивана,
спросила прямо: - А за кого замуж-то? Сене не подхожу - высокая, говорит,
Микола - молчит. Не станешь же сама навязываться.
Обоих женихов слова эти ударили по сердцу.
- Минуточку!.. - взвился Сеня...
Микола пошевелился на стуле, так что стул угрожающе скрипнул.
- Легкая провокация.
Валя запрокинула назад голову, громко, искренне расхо­хоталась. Все
трое невольно засмотрелись на девушку, от­крыто любуясь ею.
- Все хаханьки, - заметил Сеня.
Микола пожирал Валю влюбленными глазами.
Иван смотрел внимательно, несколько удивленно.
Валя досмеялась до слез, вытерла воротничком кофты глаза, сказала:
- Не обижайтесь, ребята. Меня что-то смех разобрал. Бывает...
- Ну что, Сеня?.. Пойдем? - Иван поднялся.
- Посидите, - с просительной ноткой в голосе сказала Валя, глядя на
Ивана. И такой это был взгляд - необычный, что Микола, например, обратил на
него внимание.
- Устал я, Валя. Вы сидите, а я пойду прилягу немного.
- Ну уж...
- Правда. До свиданья.
Сеня посмотрел на Миколу. Микола - на Сеню... Оба остались сидеть.
Валя встала и пошла провожать Ивана.
- У нас в сенцах темно...
В прихожей отужинали.
Младшей дочери не было дома.
Невестка переодевала для сна девочку. Хозяйка убирала со стола. Старик
рубил у порога табак в корытце. Иван остановился около него.
- Самосад?..
- Он самый. Какой-то не крепкий нонче уродился. Листовухи добавлю -
все слабый.
Иван присел на корточки.
- Дай-ка попробую... Давно не курил.
- Спробуй, спробуй.
Валя стояла рядом, смотрела сверху на Ивана.
- Валька, ужинать-то... простынет все, - сказала мать.
- Потом, - откликнулась Валя.
Дед с Иваном закурили.
- Как?
- Хорош!
- Донничка ишо потом добавлю - ничего будет.
- Ну, бывайте здоровы.
- Мгм.
Иван с Валей вышли в темные сени.
- Давай руку, - сказала Валя. - А то тут лоб разбить можно. Вот
здесь ступенька будет.
- Где?.. Ага, вот она.
- Вот... теперь ровно.
Остановились. Плавал в темноте огонек Ивановой папи­роски.
Некоторое время молчали.
- Ну, иди, а то там женихи-то... скучают.
- Пусть маленько поскучают.
- Сенька-то правда любит, Валя.
- Я знаю. И Микола тоже.
- Ну?..
- А я не люблю.
Молчание.
- Что делать? - спросила Валя.
- Что делать... На нет - спроса нет. Обидно, конечно, за брата... Но
этому горю не поможешь.
- Нет, а что мне-то делать?
- Валя!.. Ты уж сама большая - смотри.
- А я любить хочу.
- Пора.
- А почему ты с женой разошелся?
- Кто тебе сказал?
- Сеня.
- Во звонарь-то... успел уж.
- Почему?
- Сложно это, Валя...
- Разлюбил? Или она тебя?
- Иди к женихам-то.
- Сколько поживешь у нас?
- Не знаю... Побуду пока. Сеньке тяжело одному... Он хоть тараторит,
крепится, а душонка болит...

Между тем в горнице происходил такой разговор:
- Тебе надо громоотводом работать, - советовал Сеня.
- А тебе - комиком, - невозмутимо отвечал Микола.
- Ты хоть знаешь, сколько комики получают? - снисхо­дительно спросил
Сеня.
- По зубам в основном. За провокации.
- Комики даже лауреаты есть, комики есть депутаты Верховного Совета.
Вы ж не понимаете ничего...
- А с какого этажа их спускают оттуда?
- Кого?
- Комиков.
- Я - комик? Ладно. Вот она счас придет, я буду мол­чать. Ты ж за
счет меня только держишься, потому что я го­ворю, а тебе молчать можно. А
счас я буду молчать. Посмот­рю, что ты будешь делать. Проведем такой опыт.
Микола молчал.
- Много вывезли сегодня? - спросил Сеня.
- Двенадцать ездок. Потом сразу два комбайна стали. Пока возились -
стемнело.
- Сделали?
- Один. Ты ничего не заметил своим фактором?
- Чего заметил?
- Так. - Микола, видно, заметил какую-то перемену в Вале.
- Чего заметил-то?
Молчание.
- Ладно, счас я тоже буду молчать.
- Зря, - сказал Микола.
- Чего я не заметил?
Молчание.
- Все. Молчу и смеюсь внутренним смехом.
Вошла Валя. Села на кровать.
- Ну, что будем делать?
Молчание. Долгое.
- Вы что, поругались, что ли?
Молчание.
- Сень?
Молчание.
- Коля?
Молчание.
- Что случилось-то?
- Провоцируют, - пояснил Микола.
- Кто провоцирует?
- Вон... - Микола кивнул на Сеню.
- Я провожу опыт, - кратко сказал Сеня.
- Какой опыт?
Сеня сделал знак рукой.
Долго молчали все трое.
- Да ну вас! - рассердилась Валя. - Сидят, как два сыча.
Молчание.
- Тогда я ложусь спать.
- Сенька, брось, - взволновался Микола.
Сеня замотал головой - нет.
А Иван пошел к другу детства Девятову Василию.
Пришел, а у Девятовых - дым коромыслом: Василий спорил с женой, как
назвать новорожденного сына.
- Ванька!.. - кричала жена Настя. - Где это ты их видел нынче,
Ванек-то?! Они только в сказках остались - Вани-ду­рачки. Умру, не дам
Ванькой назвать.
- Сама ты дура, - тоже резко говорил Василий. - Сей­час в этом деле
назад повернули, к старому. Посмотри в го­родах...
- На черта он мне сдался, твой город! Там с ума начнут сходить и ты за
ними? Я своим умом живу...
- Да сын-то мой! - заорал Василий. Он был в рабочей одежде - заехал
на время домой; у ворот стояла его маши­на. - Или чей?
- А мне он кто?!
Супруги так увлеклись важным спором, что сперва даже не заметили гостя.
- Можно к вам? - спросил Иван.
- О! - удивился Василий. - Иван! Заходи.
Поздоровались.
- Что за шум, а драки нет?
- А вон - сына не дает Ванькой назвать.
- И не дам, - стояла на своем Настя.
- А как ты хочешь? - спросил ее Иван.
- Валериком.
- Иваны, говорит, одни дураки остались, в сказках. Много ты понимаешь!
Спроси вот у него, как в городе...
- Мне ваш город не указ.
Иван заглянул в кроватку к младенцу.
- Лежит... А тут из-за него целая война идет. А чего ты, Настя,
Иванов-то списала со счета? - спросил он Настю. - Не рано?
- Не рано.
- Зря. Иваны еще сгодятся.
- Вот кому сгодятся, тот пускай с ними и живет, а мы бу­дем жить с
Валериком. Правда, сынок? - Мать подошла то­же к кроватке, склонилась над
сыном. - Уй ти, мой малень­кий, мой холесенький... Иваном. Еще чего!
- Ну, Валерик - это тоже не подарок, - заметил Иван, отходя от
кроватки.
- Да плохо просто! - загорячился опять Василий. - Чем нехорошо -
Иван Васильевич?.. Царь был Иван Василье­вич...
- У нас счас, скажи, царей нету, - тютюшкалась мать с младенцем. -
Нету, скажи, царей, нечего на них и огляды­ваться.
- Ну что ты будешь делать? - с отчаянием сказал Васи­лий. - Ну,
е-мое, Валериком он тоже не будет, это я тебе тоже не дам. Как недоносок
какой - Валерик... Он должен быть мужиком, а не...
- Будет Валериком.
- Нет, не будет!
- Нет, будет!
- Назовите в честь деда какого-нибудь, - посоветовал Иван. - В честь
твоего отца или твоего.
- Да они обои - Иваны! - воскликнул Василий. - В том-то и дело!