Василий Макарович
Шукшин

Ленька

Ленька был человек мечтательный. Любил уединение.
Часто, окончив работу, уходил за город, в поле. Подолгу неподвижно
стоял - смотрел на горизонт, и у него болела душа: он любил чистое поле,
любил смотреть на горизонт, а в городе не было горизонта.
Однажды направлялся он в поле и остановился около то­варной станции,
где рабочие разгружали вагоны с лесом.
Тихо догорал жаркий июльский день. В теплом воздухе настоялся крепкий
запах смолья, шлака и пыли. Вокруг за­думчиво и спокойно.
Леньке вспомнилась родная далекая деревня - там вече­рами пахнет
полынью и дамом. Он вздохнул.
Недалеко от Леньки, под откосом, сидела на бревне бело­курая девушка с
раскрытой книжкой на коленях. Она тоже смотрела на рабочих.
Наблюдать за ними было очень интересно. На платформе орудуют ломами
двое крепких парней - спускают бревна по слегам; трое внизу под откосом
принимают их и закатывают в штабеля.
- И-их, р-раз! И-ищ-що... оп! - раздается в вечернем воздухе, и
слышится торопливо шелестящий шорох сосновой коры и глухой стук дерева по
земле. Громадные бревна, устремляясь вниз, прыгают с удивительной, грозной
легкостью.
Вдруг одно суковатое бревно скользнуло концом по сле­гам, развернулось
и запрыгало с откоса прямо на девушку. В тишине, наступившей сразу,
несколько мгновений лишь слышно было, как бежит по шлаку бревно. С колен
девушки упала книжка, а сама она... сидит. Что-то противное, теплое
захлестнуло Леньке горло... Он увидел недалеко от себя лом. Не помня себя,
подскочил к нему, схватил, в два прыжка пересек путь бревну и всадил лом в
землю. Уперся ногами в сыпучий шлак, а руками крепко сжал верхний конец
лома.
Бревно ударилось о лом. Леньку отшвырнуло метра на три, он упал. Но и
бревно остановилось.
Лом попался граненый - у Леньки на ладони, между большим и
указательным пальцами, лопнула кожа.
К нему подбежали. Первой подбежала девушка.
Ленька сидел на земле, нелепо выставив раненую руку, и смотрел на
девушку. То ли от радости, то ли от пережитого страха - должно быть, от
того и от другого - хотелось заплакать.
Девушка разорвала косынку и стала заматывать раненую ладонь, осторожно
касаясь ее мягкими теплыми пальцами.
- Какой же вы молодец! Милый... - говорила она и смотрела на Леньку
ласково, точно гладила по лицу ладош­кой. Удивительные у нее глаза -
большие, темные, до того темные, что даже блестят.
Леньке сделалось стыдно. Он поднялся. И не знал, что теперь делать.
Рабочие похвалили его за смекалку и стали расходиться.
- Йодом руку-то надо, - посоветовал один.
Девушка взяла Леньку за локоть.
- Пойдемте к нам...
Ленька не раздумывая пошел.
Шли рядом. Девушка что-то говорила. Ленька не пони­мал что. Он не
смотрел на нее.
Дома Тамара (так звали девушку) стала громко рассказы­вать, как все
случилось.
Ее мать, очень толстая, еще молодая женщина с красивы­ми губами и
родинкой на левом виске, равнодушно разгля­дывала Леньку и устало улыбалась.
И говорила:
- Молодец, молодец!
Она как-то неприятно произносила это "молодец" - не­громко, в нос,
растягивая "е".
У Леньки отнялся язык (у него очень часто отнимался язык), и он ничего
путного за весь вечер не сказал. Он мол­чал, глупо улыбался и никак не мог
посмотреть в глаза ни ма­тери, ни дочери. И все время старался устроить
куда-нибудь свои большие руки. И еще старался не очень опускать голо­ву -
чтобы взгляд не получался исподлобья. Он имел привы­чку опускать голову.
Сели пить чай с малиновым вареньем.
Мать стала рассказывать дочери, какие она видела сегод­ня в магазине
джемперы - красные, с голубой полоской. А на груди - белый рисунок.
Тамара слушала и маленькими глотками пила чай из цве­тастой чашки. Она
раскраснелась и была очень красивой в эту минуту.
- А вы откуда сами? - спросила Леньку мать.
- Из-под Кемерова.
- О-о, - сказала мать и устало улыбнулась.
Тамара посмотрела на Леньку и сказала:
- Вы похожи на сибиряка.
Ленька ни с того ни с сего начал путано и длинно расска­зывать про свое
село. Он видел, что никому не интересно, но никак не мог замолчать - стыдно
было признаться, что им не интересно слушать.
- А где вы работаете? - перебила его мать.
- На авторемонтном, слесарем. - Ленька помолчал и еще добавил: - И
учусь в техникуме, вечерами...
- О-о, - произнесла мать.
Тамара опять посмотрела на Леньку.
- А вот наша Тамарочка никак в институт не может уст­роиться, -
сказала мать, закинув за голову толстые белые руки. Вынула из волос
приколку, прихватила ее губами, по­правила волосы. - Выдумали какие-то два
года!.. Очень не­разумное постановление. - Взяла изо рта приколку,
воткну­ла в волосы и посмотрела на Леньку. - Как вы считаете?
Ленька пожал плечами.
- Не думал об этом.
- Сколько же вы получаете слесарем? - поинтересова­лась мать.
- Когда как... Сто, сто двадцать. Бывает восемьдесят...
- Трудно учиться и работать?
Ленька опять пожал плечами.
- Ничего.
Мать помолчала. Потом зевнула, прикрыв ладошкой рот.
- Надо все-таки написать во Владимир, - обратилась она к дочери. -
Отец он тебе или нет!.. Пусть хоть в педаго­гический устроит. А то опять год
потеряем. Завтра же сядь и напиши.
Тамара ничего не ответила.
- Пейте чай-то. Вот печенье берите... - Мать пододвинула Леньке
вазочку с печеньем, опять зевнула и подня­лась. - Пойду спать. До свиданья.
- До свиданья, - сказал Ленька.
Мать ушла в другую комнату
Ленька нагнул голову и занялся печеньем - этого мо­мента он ждал и
боялся.
- Вы стеснительный, - сказала Тамара и ободряюще улыбнулась.
Ленька поднял голову, серьезно посмотрел ей в глаза.
- Это пройдет, - сказал он и покраснел. - Пойдемте на улицу.
Тамара кивнула и непонятно засмеялась.
Вышли на улицу.
Ленька незаметно вздохнул: на улице было легче.
Шли куда-то вдоль высокого забора, через который тяже­ло свисали ветки
кленов. Потом где-то сели - кажется, в сквере.
Было уже темно. И сыро. Пал туман.
Ленька молчал. Он с отчаянием думал, что ей, наверное, неинтересно с
ним.
- Дождь будет, - сказал он негромко.
- Ну и что? - Тамара тоже говорила тихо.
Она была совсем близко. Ленька слышал, как она дышит.
- Неинтересно вам? - спросил он.
Вдруг - Ленька даже не понял сперва, что она хочет сде­лать, - вдруг
она придвинулась к нему вплотную, взяла его голову в свои мягкие, ласковые
руки (она могла взять ее и унести совсем, ибо Ленька моментально перестал
что-либо соображать), наклонила и поцеловала в губы - крепко, боль­но,
точно прижгла каленой железкой. Потом Ленька услы­шал удаляющиеся шаги по
асфальту и голос из темноты, не­громко:
- Приходи.
Ленька зажмурился и долго сидел так.
К себе в общежитие он шел спокойный. Медленно нес свое огромное
счастье. Он все замечал вокруг: у забора под тусклым светом электрических
лампочек вспыхивали холод­ные огоньки битой посуды... Перебегали через улицу
кошки...
Было душно. Собирался дождь.

Они ходили с Тамарой в поле, за город. Ленька сидел на теплой траве,
смотрел на горизонт и рас­сказывал, какая у них в Сибири степь весной по
вечерам, когда в небе догорает заря. А над землей такая тишина! Такая стоит
тишина!.. Кажется, если громко хлопнуть в ладоши, небо вздрогнет и зазвенит.
Еще рассказывал про своих зем­ляков. Он любил их, помнил. Они хорошо поют.
Они очень добрые.
- А почему ты здесь?
- Я уеду. Окончу техникум и уеду. Мы вместе уедем... - Ленька краснел
и отводил глаза в сторону.
Тамара гладила его прямые мягкие волосы и говорила:
- Ты хороший. - И улыбалась устало, как мать. Она была очень похожа
на мать. - Ты мне нравишься, Леня.
Катились светлые, счастливые дни. Кажется, пять дней прошло.
Но однажды - это было в субботу - Ленька пришел с работы, наутюжил
брюки, надел белую рубашку и отправил­ся к Тамаре: они договорились сходить
в цирк. Ленька дер­жал правую руку в кармане и гладил пальцами билеты.
Только что перепал теплый летний дождик, и снова ярко светило солнышко.
Город умылся. На улицах было мокро и весело.
Ленька шагал по тротуару и негромко пел - без слов.
Вдруг он увидел Тамару. Она шла по другой стороне улицы под руку с
каким-то парнем. Парень, склонившись к ней, что-то рассказывал. Она громко
смеялась, закидывая назад маленькую красивую голову.
В груди у Леньки похолодело. Он пересек улицу и пошел вслед за ними. Он
долго шел так. Шел и смотрел им в спины. На молодом человеке красиво
струился белый дорогой плащ. Парень был высокий.
Сердце у Леньки так сильно колотилось, что он остано­вился и с минуту
ждал, когда оно немного успокоится. Но оно никак не успокаивалось. Тогда
Ленька перешел на дру­гую сторону улицы, обогнал Тамару и парня, снова
пересек улицу и пошел им навстречу. Он не понимал, зачем это дела­ет. Во рту
у него пересохло. Он шел и смотрел на Тамару. Шел медленно и слышал, как
больно колотится сердце.
Тамара все смеялась. Потом увидела Леньку. Ленька за­метил, как она
замедлила шаг и прижалась к парню... и рас­терянно и быстро посмотрела на
него, на парня. А тот рас­сказывал. Ленька даже расслышал несколько слов:
"Совершенно гениально получилось..."
- Здравствуй...те! - громко сказал Ленька, останавлива­ясь перед
ними. Правую руку он все еще держал в кармане.
- Здравствуйте, Леня, - ответила Тамара.
Ленька глотнул пересохшим горлом, улыбнулся.
- А я к тебе шел...
- Я не могу, - сказала Тамара и, взглянув на Леньку не­понятно,
незнакомо прищурилась.
Ленька сжал в кармане билеты. Он смотрел в глаза де­вушке. Глаза были
совсем чужие.
- Что "не могу"? - спросил он.
- Господи! - негромко воскликнула Тамара, обращаясь к своему
спутнику.
Ленька нагнул голову и пошел прямо на них. Молодой человек
посторонился.
- Нет, погоди... что это за тип? - произнес он, когда Ленька был уже
далеко.
А Ленька шел и вслух негромко повторял:
- Так, так, так...
Он ни о чем не думал. Ему было очень стыдно.

Две недели жил он невыносимой жизнью. Хотел забыть Тамару - и не мог.
Вспоминал ее походку, глаза, улыбку... Она снилась ночами: приходила к нему
в общежитие, глади­ла его волосы и говорила: "Ты хороший. Ты мне очень
нра­вишься, Леня". Ленька просыпался и до утра сидел около окна - слушал,
как перекликаются далекие паровозы. Один раз стало так больно, что он
закусил зубами угол подушки и заплакал - тихонько, чтобы не слышали
товарищи по ком­нате.
Он бродил по городу в надежде встретить ее. Бродил каж­дый день -
упорно и безнадежно. Но заставить себя пойти к ней не мог.
И как-то он увидел Тамару. Она шла по улице. Одна. Ленька чуть не
вскрикнул - так больно подпрыгнуло сердце. Он догнал ее.
- Здравствуй, Тамара.
Тамара вскинула голову.
Ленька взял ее за руку, улыбнулся. У него опять высохло в горле.
- Тамара... Не сердись на меня... Измучился я весь... - Леньке
хотелось зажмуриться от радости и страха.
Тамара не отняла руки. Смотрела на Леньку. Глаза у нее были усталые и
виноватые. Они ласково потемнели.
- А я и не сержусь. Что ж ты не приходил? - Она засме­ялась и отвела
взгляд в сторону. Глаза у нее были до странно­го чужие и жалкие. - Ты
обидчивый, оказывается.
Леньку как будто кто в грудь толкнул. Он отпустил ее руку. Ему стало
неловко, тяжело.
- Пойдем в кино? - предложил он.
- Пойдем.
В кино Ленька опять держал руку Тамары и с удивлением думал: "Что же
это такое?.. Как будто ее и нет рядом". Он опустил руку к себе на колено,
облокотился на спинку перед­него стула и стал смотреть на экран. Тамара
взглянула на не­го и убрала руку с колена. Леньке стало жалко девушку.
Ни­когда этого не было - чтобы жалко было. Он снова взял ее руку. Тамара
покорно отдала. Ленька долго гладил теплые гладкие пальцы.
Фильм кончился.
- Интересная картина, - сказала Тамара.
- Да, - соврал Ленька: он не запомнил ни одного кадра. Ему было
мучительно жалко Тамару. Особенно когда вклю­чили свет и он опять увидел ее
глаза - вопросительные, чем-то обеспокоенные, очень жалкие глаза.
Из кино шли молча.
Ленька был доволен молчанием. Ему не хотелось гово­рить. Да и идти с
Тамарой уже тоже не хотелось. Хотелось ос­таться одному.
- Ты чего такой скучный? - спросила Тамара.
- Так. - Ленька высвободил руку и стал закуривать.
Неожиданно Тамара сильно толкнула его в бок и побежала.
- Догони!
Ленька некоторое время слушал торопливый стук ее ту­фель, потом побежал
тоже. Бежал и думал: "Это уж совсем... Для чего она так?"
Тамара остановилась. Улыбаясь, дышала глубоко и часто.
- Что? Не догнал!
Ленька увидел ее глаза. Опустил голову.
- Тамара, - сказал он вниз, глухо, - я больше не приду к тебе...
Тяжело почему-то. Не сердись.
Тамара долго молчала. Глядела мимо Леньки на светлый край неба. Глаза у
нее были сердитые.
- Ну и не надо, - сказала она наконец холодным голо­сом. И устало
улыбнулась. - Подумаешь... - Она посмотре­ла ему в глаза и нехорошо
прищурилась. - Подумаешь. - Повернулась и пошла прочь, сухо отщелкивая
каблучками по асфальту.
Ленька закурил и пошел в обратную сторону в общежи­тие. В груди было
пусто и холодно. Было горько. Было очень горько.